Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы - [11]
9 апреля. "Кто вы? Что вы? Зачем вы?" - в аудиторию вкатывается "бочка". Иерихонской трубой гремит из нее вопрос: "Это вы собираетесь преподавать русскую литературу?" - "Это мы! мы! мы!" - "Сейчас посмотрим: на что вы способны!" Это пришел, вкатился, ворвался Василий Григорьевич Совсун, человек с какой-то легендарной биографией, о которой рассказывают шепотом: за что-то сидел, ссылался, преследовался… А его лекции о русской литературе прекрасны…
15 апреля. "Товарищ полковник! Студент Симанович прибыл для сдачи экзамена по спецподготовке! Номер зачетной книжки 459! Разрешите взять билет?" Кажется, от моего "трубного" гласа дрожат и прыгают плакаты и пособия… Полковник явно удивлен. Откуда этот бравый солдат? Ведь до сих пор он меня, кажется, и не видел. А тут вдруг - студент с таким видом: гимнастерка, галифищи, ремень… И снова мой глас: "Студент Симанович готов отвечать!.." Полковник берет зачетку и ставит "отл"…
16 апреля. Вчера был вечер всего первого литфака, посвященный Маяковскому. Я его организовал и вел. 21 год назад он застрелился… Я читал "Домой" и "Во весь голос"… А сегодня вечером пошел к Лёне. И мы с ним снова смотрели "Два бойца". И я подпевал Марку Бернесу: "Шаланды, полные кефали".
18 апреля. Сценка в гастрономе. Машинка выбивает талоны. Маленькая девочка у витрины. Старенькое оборванное пальтишко. Возле нее люди: "кто ты? что ты?" "Жаль девочку", - говорит разодетая дама. "Да и мать у нее есть, - говорит ее соседка, - она тут недалеко живет"… А девочка стоит, кладет пальчики грязной руки в рот. На нее смотрят, жалеют и уходят… Какой-то парень вошел в гастроном. Он без шапки, но в весеннее пальто, из-под которого выглядывают голубая рубашка и темно-синий галстук. Наверное, это студент - в руке газеты, тетрадки, книжки. Он подходит к кассе, выбивает 100 грамм конфет, берет хлеб. Хочет взять еще колбасу или дешевый холодец, роется в кармане - там пусто. И он идет к выходу. Но вдруг замечает девочку. Слышит, что о ней говорят. И ему становится не по себе. "Как тебя зовут?" - "Майя…" - "Вот, Майя, возьми"… Он отдает ей свои покупки - и она грязными ручонками хватает кулечек с конфетами и хлеб. Он старался, чтобы никто не увидел, но нарядная дама толкает свою соседку: мол, что творится на свете… А парня уже нет. Полубегом он возвращается в общежитие. Ужинать в этот вечер мне не пришлось…
20 апреля. Володя Недведский сидит в комнате и "думу думает". Ляжет на койку, сядет за стол - и опять стихи. Текут они потом прямо из общежития в газеты и журналы. Ул. Нядзведскі - это и есть наш Володя. А Г. Клевко - это наш Гена. Только что он был в "Полымі" и в "ЛіМе"… А я? Не пишу и не печатаюсь. Но "поэзия - пресволочнейшая штуковина: существует - и ни в зуб ногой"… Летом сделаю последнюю генеральную пробу-попытку…
23 апреля. Письмо Гомолки предо мною: "Чырвонку" мои стихи не устраивают… И не надо!..
29 апреля. Толчея у кассы. Шум, крики, неразбериха. Выходит секретарь комсомольского комитета: "Пока не наведете порядок - стипендию давать не будут"… Он уходит. Окошечко захлопывается. Толчея усиливается. Какой-то паренек влезает на стол: "Стасик, выходи из очереди!.. Будешь мне помогать… А ты за кем? А вы?.." Быстро наводится порядок… А паренек уже в бухгалтерии и требует выдавать стипендию. Потом залезает на скамейку: "Один пятикурсник (им - без очереди), четыре - по порядку"… Очередь движется, и никто уже не лезет вперед… "Берите без очереди", - то и дело говорят пареньку. Но он стоит и ждет, когда подойдет та, за которой он занимал, вон та, чернокосая. На следующий день о моем "подвиге" (а это был я) говорили на заседании комитета комсомола…
30 апреля. Первомайский вечер был малоинтересен. Может, потому что там не было никого из моих знакомых девушек. А может, той черноглазой и чернокосой, за которой я занимал очередь за стипендией. А глядела она почему-то так грустно, что я вспомнил старые мои школьные строки: "Почему Вы так грустно глядите? Разве что-нибудь Вас тяготит? Не грустите, когда Вы грустите, я и сам начинаю грустить"…
5 мая. В Оперном был вечер, посвященный Дню печати. В президиуме сидели редакторы газет, писатели… Потом слушал "Ивана Сусанина" Глинки. Замечательные декорации, особенно деревня и лес. И, конечно, музыка, две арии: Антониды ("Не о том скорблю, подруженьки") и Сусанина ("Ты взойдешь, моя заря")… Как далек я от оперного искусства… Все-таки слушать надо с детства. А я в Наровле мог себя воспитывать и учиться лишь на книгах и музыкальных передачах по радио.
2 июля. Начались каникулы, но мы работаем по много часов на стройке общежития. Устаем, конечно, но и веселимся, устраиваем всякие шумные "перекуры", а по вечерам - танцевальные встречи прямо в университетском дворе, возле здания химкорпуса, где облюбовали приличную танцплощадку. И под переборы наших доморощенных гармонистов танцуем и поем, потихоньку остывая после горячки сессионных дней…
28 августа. Лето пролетело на дикой скорости. Мама будила меня в четыре: "Сынок, попей!" - и я пил из банки парное молоко. Мама выгоняла корову, а я снова тут же засыпал на сеновале в сарае. Каждое утро, даже в дожди, бегал на Припять, плавал, а потом еще днем - загорал. В сарае приспособился писать прямо на сене, вместо стола подкладывал под тетрадку квадратную фанерку. Писалось легко, но "урожая" я не собрал, все плохо, все это только учеба, только подступы к чему-то, что меня еще ждет… А по вечерам был парк, куда мы с Лёней ходили на танцы, но больше гуляли по аллеям, разговаривая, присоединяясь к знакомым девушкам, которые тоже приехали на каникулы… Однажды прибежала Яшина мама и сказала, что приемная комиссия университета вернула его документы с объяснением, что слишком много поступающих медалистов и принимать без экзаменов будут только "золотых". Я сказал, чтобы Яше дали телеграмму (он был у брата в Новогрудке): пусть едет в Минск, куда с его документами тут же поехал и я… Мы встретились, и документы отдали на педфак пединститута… Вечером посмотрели новый фильм "Свет над землей" по роману С. Бабаевского. Побродили по городу. А ночь провели на вокзале и уехали домой…
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.