Витающие в облаках - [58]

— Ты собиралась на вечеринку, — говорит она мне.

Очень похоже, что она пытается сменить тему.

Я совершенно забыла про вечеринку у Маккью и даже не собиралась туда идти.

Я, наверно, заснула.

— Ты заснула, — сказал Чик, когда я проснулась.

Я сидела, неловко уперевшись головой в дверь машины. Все тело онемело от холода, а во рту был противный химический вкус от виски. Чик читал «Ивнинг телеграф» при свете фонарика. Он взял сигарету и прикурил ее от окурка, что торчал у него во рту.

Улица, на которой стояла машина, была мне чем-то знакома. Спросонья до меня не сразу дошло, что мы на Виндзор-плейс и машина стоит напротив резиденции Маккью.

Празднество у Маккью было в самом разгаре — со своего места я видела ярко освещенную гостиную. Доносилось едва слышное вибрирующее «ум-ца-ум-ца» рок-музыки. Под нее плясало несколько человек, которые, судя по виду, последний раз танцевали где-то в эпоху Суэцкого кризиса: они двигались очень скованно, шаркая ногами и время от времени отваживаясь проделать локтями что-нибудь этакое. Среди них был и Грант Ватсон — он, порозовев от натуги, выбрасывал вбок конечности в такт музыке. Я решила, что в доме Маккью была бы в большей опасности, чем в лесу, в руках (или что там у него) взбесившегося дракона.

Судя по всему, вечеринка была ужасная. Впрочем, я не думаю, что хорошие вечеринки вообще бывают. Может быть, и существует на свете идеальное увеселение, но каковы его ингредиенты, я не знаю и даже не могу себе вообразить.

— Фейерверки, — мечтательно говорит Нора, — и китайские фонарики на нитях меж ветвей, и Луна, отраженная в воде.

Я видела, как Филиппа уговаривает ректора пойти потанцевать. Она скакала вокруг него в платье, напоминающем палатку, с психоделическим рисунком из малиновых и бурых завитков. Ректор же пытался притвориться, что находится вообще не здесь — что он сидит в концертном зале «Кэрд-холл» на концерте Шотландского национального оркестра или (еще лучше) лежит в постели и крепко спит рядом с облаченной во фланелевую пижаму женой, крупной солидной женщиной по имени Герда (которая сейчас стояла рядом в платье из вискозы и выслушивала непристойное предложение из уст шатающегося Арчи).

Другая картина открывалась в соседнем окне — столовой. Я видела профессора Кузенса, который деликатно потягивал херес и беседовал с Мартой Сьюэлл в мрачном черном платье. За ними мне удалось разглядеть доктора Херра — он сцепился в яростной ссоре с Мэгги Маккензи.

— Зачем мы здесь? — спросила я у Чика.

— Кто знает, — пожал плечами он.

— Нет, я имею в виду — почему мы здесь?

— А почему бы и нет?

Чик меня ужасно раздражал. Он вел себя совершенно как Боб. Когда я сообщила ему, что должна была присутствовать у Маккью, он попытался вытолкнуть меня из машины и загнать в дом (разумеется, чтобы узнать, не происходит ли там чего-нибудь подозрительного). Я упорно отказывалась, хотя и видела, что там масса полезного материала для нарратива — пьяные оплошности, проблемные браки, запретный секс, даже развитие сюжета. Но ничто не могло заманить меня внутрь.

В окне столовой появилась женщина с бокалом красного вина в руке. Она рассеянно смотрела на улицу. Я не сразу поняла, кто это, — настолько она выбивалась из контекста. И вдруг я ее узнала — владелица «хиллмен-импа», за ней мы следили в Файфе.

— Это та женщина из «хиллмен-импа», — прошипела я Чику.

— Я знаю, — сказал он, не опуская газеты.

— Но что она здесь делает? Я не понимаю.

Женщина у меня на глазах отошла от окна. Через секунду она появилась в соседней комнате и подошла к Ватсону Гранту. Он прервал свой неуклюжий танец, пьяно рухнул в ее сторону, обхватил ее руками и принялся целовать в шею — весьма неприятное на вид действо. Женщина все переносила с лицом долготерпеливой страдалицы.

— Значит, у нее и правда есть любовник! Вот доказательство! Ее любовник — Грант Ватсон. Теперь вы должны ее сфотографировать или что-нибудь такое.

— Не-а, — сказал Чик, сильно затягиваясь сигаретой. — Это его жена.

Chez Bob

В это трудно поверить, но, когда я попала домой, было всего лишь восемь часов. Я поела корнуолльских крекеров с плавленым сыром «Филадельфия»; посмотрела новости (но выключила телевизор, когда начали показывать горящие от напалма деревья). Почитала «Я и мисс Мэндибл» и послушала «After the Gold Rush»[62]. Постирала колготки и пришила пуговицу. Потом поела еще крекеров, а «Филадельфия» у меня кончилась. Я вымучила из себя еще одно предложение про Генри Джеймса («Из слов Джеймса следует не только то, что роман эпизодичен и фрагментарен, но еще и то, что он служит средством для чрезмерного по объему аналитического и философского вторжения самого автора…») и наконец легла спать, но проспала лишь два часа — меня разбудили Боб и Шуг, ввалившись в дом с парой конусов, какими ограждают ремонт дороги, и пакетом горячих булочек из круглосуточной пекарни Катберта. Загадочная женщина так и не явилась с обещанным визитом.

— Ну как, ты уже догадалась, кто она? — спрашиваю я у Норы.

Нора жует крекер «Джекобс» из пачки, откопанной в недрах буфета. Я отсюда чувствую прогорклый запах. Нора нагромоздила волосы в небрежную башню, и мелкие прядки закручиваются у нее на шее, как язычки пламени. Сегодня и у меня, и у нее волосы очень рыжие из-за дождя, который вот-вот пойдет. Ибо мы живем в дождевой туче. Нора говорит, что она костями чувствует ревматическую погоду. Что она — барометр в человеческом облике.