Виртуализированный мир капитализма - [114]

Если мы выступаем с позиции общества, даже рассматривая его в развитии, то утверждаем, что общество определяется самим собой, преобразовывая природные предпосылки в свое собственное чувствующее тело. Способ этой «переработки» определяет и чувства его членов, и предмет этих чувств. Истины в этой точке зрения много. Правду этой точки зрения мы отстаиваем, например, каждый раз, когда изучаем силу литературного, музыкального или живописного произведения, показывая ее через эпоху, которая породила не только определенное произведение, но и то состояние общественной психики, в котором оно только и могло возникнуть. А иначе его нельзя понять. Однако множество вопросов остаются открытыми: пресловутый вопрос, почему античная скульптура для нас нынешних, выросших в совсем других общественных отношениях, является эстетическим идеалом не в меньшей степени, чем для греков? Почему проблемы Гамлета задевают современного человека за живое? Почему музыка Баха, Моцарта, Вагнера и Рахманинова может захватывать все наше естество и быть универсальным языком чувственного общения для людей, говорящих на разных языках, и сформированных в разных «культурах» – как на Западе, так и на Востоке?

Почему это все может не трогать и не задевать, и может не быть прочувствованным с точки зрения обозначенного «общественного» подхода понятно. Этот имеющий повсеместный характер факт объяснить легко – люди сформировались в других общественных условиях, не могут прочувствовать то, что было рождено другой эпохой – в хитросплетении тех общественных отношений, которых сейчас уже нет. Но вот почему отношения изменились, стали другими, а Афродита Книдская Праксителя не перестала быть прекрасной даже на фоне изменившихся повседневных представлений о женской красоте, с этой точки зрения не ясно. Не понятно, почему все это остается прекрасным, возвышенным и возводится в ранг идеала современным человеком. Ведь и те, кто способен слушать и слышать Кольцо Нибелунгов, и те, кто его услышать не способен, и те, для кого художественный музей – это сосредоточение прекрасного, и те, для кого это «сборище старья», являются членами одного и того же общества, уже весьма далекого от эпохи, породившей все эти чувственные вещи. Апеллируя к истории чувств как части истории общества, исследователи так или иначе вынуждены абстрагироваться от объективности чувств (объективности их, вне зависимости от того, кто именно и как именно чувствует). Они делают это вполне правомерно, потому что никаких чувств вне зависимости от того, кто чувствует, и вне чувствующего человека нет.

Приведенные выше факты некой, если так можно выразиться, внеисторичности прекрасного, точнее, независимости его от непосредственных ближайших социально-исторических причин, дают основания для того, чтобы, настаивая на социальной природе чувств, преодолеть грубый социологизм, но пока еще не выйти за пределы социальной формы движения материи в этом понимании. Акцент пока остается на СОЦИАЛЬНОЙ форме движения материи, а не на социальной ФОРМЕ движения МАТЕРИИ.

Но это не так уж плохо. В свое время Валерий Алексеевич Босенко, решая вопрос о том, как возможна всеобщая теория развития, то есть о том, как всеобщее в развитии как таковом может быть выражено в сознании и, причем, не в сознании вообще как атрибуте материи, а во вполне исторически определенном сознании (в теории) на данном ограниченном уровне развития человечества, отмечает такое важное, необходимое и достаточное условие появления такой всеобщей теории. Он указывает на то, что такая теория появилась не просто тогда, когда человек постиг преобразование материи в рамках одной и той же формы движения материи, а когда человечество научилось преобразовывать одни формы движения материи в другие и в этой деятельности вычленило то, что является не только общим для этих форм движения – их общий знаменатель, но и то, что составляет основу самого способа преобразования, а значит, и логику превращения всего во все, как при помощи человека, так и независимо от него. Ведь человек лишь приводит в движение только то в природе, что есть в ней вне зависимости от человека, оборачивает себе на службу логику превращения всего во все, но не создает ее, поэтому-то и познает объективную всеобщую логику развития (всеобщую логику существования материи). Это – еще одно важное для нас открытие диалектического материализма, которое как раз позволяет переместить акцент именно на социальную форму движения МАТЕРИИ в целом. Через это «окно» практики на уровне преобразования одних форм движения материи в другие и уж, тем более, на уровне преобразования самого способа преобразования, человечество «видит» материю как таковую со всеми ее атрибутами (в том числе и с самим человеком, его чувствами, схватывающими всеобщее в единичном), притом, видит всеобщее не просто как все-обще-ственное, а как общее для материи.

Если хотите, это точно так же, как в вопросе с объективной истиной. Современная теория познания, опирающаяся на диалектическую традицию, позволяет в относительных истинах видеть объективное движение от незнания к знанию, от непонимания к пониманию, от нечувствования к чувствованию материей самой себя в человеке, через единичное. Если этот выход на уровень материи через единичное есть, то есть и чувства, если его нет, то мы имеем дело всего лишь с ощущениями, сколь бы сложными и развитыми они не были, кроме них самих, они ничего не представляют и не выражают точно так же, как не представляют собой ничего, кроме физиологии, химии, физики, биологии процессы в нетронутом человеческой культурой мозге.