Виртуализированный мир капитализма - [115]

Далее, пунктирно намечая те методологические теоретические ходы, которые позволили бы решать проблему преобразования ощущаловки фрагментарного индивида в чувства человека, по сущности важно отметить категории безразличного и непосредственного, которые разрабатывал А.С. Канарский. Он говорил о безразличном как о полной противоположности чувственного, сравнивая категорию безразличного с гегелевским ничто. Чувственное, таким образом, является принципиально небезразличным, оно не может быть безразличным для человека. И, хотя Канарский и говорит о степени небезразличия, важно здесь то, что нулевая точка, полное безразличие – это отрицание всякой чувственности. Безразличное здесь вовсе не синоним равнодушного отношения к чему-либо, а практическая неразличаемость, то есть отсутствие непосредственного отношения человека.

Если применить категорию безразличного, эту важнейшую категорию современной эстетики, к уяснению бытия чувств в производстве отдельных фрагментов индивида, то мы увидим, что при всей эстетизации и даже непосредственности «общества переживания», при всем внимании его к тем или иным состояниям индивидов, чувства, в строго научном понимании, здесь не производятся, притом, что каждый отдельный фрагмент предполагает эстетическую составляющую и интенсивность, но, если рассматривать чувства с учетом всего того, о чем мы говорили выше, их здесь просто нет. Дело в том, что каждый отдельный фрагмент индивида, будь он сколько угодно интенсивно и глубоко переживаем индивидом как отдельное состояние, не захватывает его полностью целиком. Фрагменты индивида безразличны по отношению друг к другу. Здесь происходит то же самое, что и с мировоззрением на уровне мышления, которое просто не производится в производстве фрагментов индивидов.

Безразличные по отношению друг к другу фрагменты могут не просто соседствовать между собой во времени, но и протекать одновременно, никак не затрагивая и не задевая друг друга. Но ни один из них не захватывает такого индивида полностью и даже не претендует на это, потому не конфликтует с другими фрагментами. Потому, например просмотр фильма, вызывающего вполне реальный ужас или сопереживание герою, вполне совместим с наслаждением от вкуса попкорна и другого, традиционного для кинотеатра, фаст-фуда, который одинаково совместим как с комедийным, так и с драматическим «одноразовым» кино.

На этой реальной производственной основе, на основе производства фрагментарного индивида как потребительной стоимости для капитала в наше время происходит и слияние различных форм культуры, но не как преодоление, снятие их как саморзорванности человеческой культуры в целом, а как обезразличивание их по отношению друг к другу, которое допускает смешивание без преодоления. Таким образом, в качестве общего знаменателя выступает не их чувственная интенсивность, а отсутствие чувственности вообще в каждом фрагменте, взятом не по отношению к самому себе, а по отношению к другим фрагментам. Дедифференциация форм культуры происходит не как их снятие и преодоление, а как сведение их в реальной практике производства человека к тому, с чего, собственно, и началось их становление – к безразличному. Таким образом, все чувства человека, прошедшие сложнейшую историю становления, могут быть на уровне индивида сведены к этому специфическому нулю – к голой ощущаловке. Никакого уровня всеобщности, кроме того, что она может быть абстрактом, присущим индивидам, у которых были произведены те или иные фрагменты, эти «чувства»-ощущаловка не достигают. И, хотя они базируются на определенных достижениях человеческой культуры, они не выводят индивида на уровень чувственной культуры как таковой, и уж, тем более, на уровень материи, как бы тонко они не развивались.

Мы уже говорили о восприятии единичного. Для эмоций-ощущений это отправная точка, для чувств – тоже. И в этой точке они сходятся, выступают как одно (не просто как одно и то же, а как одно). Поэтому чувства и могут заменяться эмоциями-ощущениями (употребляя через дефис эти слова, хочется подчеркнуть именно продуктивный момент, который проявляется и в их различности, и в их единстве). Эмоции-ощущения могут быть моментом чувств, началом чувств, выражением чувств, их проявлением и материалом их осуществления. Но если чувства могут заменяться эмоциями-ощущениями, то верно ли обратное – то, что эмоции-ощущения могут быть заменены чувствами?

Этот вопрос, на наш взгляд, нужно рассматривать в плоскости развития эстетического идеала. Размышляя об эстетическом идеале, А.С.Канарский отмечал, что сущность его заключается в направлении, стремлении, утверждении жизни, в ее самоценности (как от слова «цель», так и от слова «целое») во всей ее полноте. Потому эстетический идеал не может быть отделен ни от нравственного, ни от политического идеала или идеала истины. Эта мысль очень ценна методологически. И неудивительно, что к ней так или иначе, хоть и не в такой отточенной формулировке, обращались на протяжении истории. Греческое понятие каллокагатии как идеала человека в единстве истины добра и красоты схватывает этот момент в том числе и потому, что оно схватывает родовую сущность человека, хоть и в такой рабовладельчески-примитивной форме.