Виражи судьбы, или Встреча в Америке - [16]

По-моему, на лице у меня все еще было написано недоумение, потому что Катя снова засмеялась и поднесла конверт к моим глазам.

— Это же Витькин почерк. Он хотел позвонить мне сегодня в шесть насчет вопросов к госникам. Ты же знаешь его почерк!

Вот тогда-то я и понял, каким ходил загруженным. Это надо же было Витькины каракули принять за незнакомый почерк, да еще и четкий! Наверное, ревность закрыла мне глаза. И хорошо закрыла, если за простой, как две копейки, ситуацией я увидел столько сложного и темного.

— Катя, а фолк-рок? — спросил я, уже не задумываясь о том, как бы не выглядеть шпионом. Во рту у меня пересохло.

— Какой фолк-рок? — не поняла Катя.

Сердце у меня упало. Ну вот, она начала отнекиваться, значит за всей этой историей с диском действительно что-то кроется.

— Ну, тот диск. Ты кому-то покупала фолк-рок?

— А я тебе разве не говорила? — удивилась Катя, которая явно забыла про диск и даже не спросила, откуда я про него знаю. Наверное, была уверена, что рассказала о своей покупке. «Слава Богу, — бессовестно подумал я, — она не станет думать, что я слежу за ней. Хватит с меня и того, что она меня скоро будет за Отелло держать».

И тут она ответила мне теми же словами, которые я сам как-то прокрутил в мозгу:

— Ты же знаешь, у меня в Ершове есть подруга Лена, психолог. Так вот этот диск понадобился ее парню. Она хотела сделать ему подарок, но в Ершове такого диска не продавалось, а я, как видишь, нашла. Вот она обрадуется!

Что мне оставалось? Только обнять ее и поцеловать. Со стороны это, наверное, выглядело довольно глупо: мы стояли посреди улицы и целовались так жарко, как будто прощались навсегда и никак не могли нацеловаться. Прохожие аккуратно обходили нас с двух сторон. Кто-то, наверное, улыбался, кто-то отводил взгляд, не желая мешать двум влюбленным, кто-то присвистывал, поощряя. Очнулись мы только тогда, когда какая-то бабулька с авоськами, из тех, которым до всего есть дело, с укоризной проскрипела:

— Мало нам секса по телевизору показывают, так еще и на улицах стоят милуются, окаянные! Креста на вас нет! Вот я вас!

— Эх, бабуля! — только и смог сказать я, с трудом оторвавшись от Катиных губ.

Сброшенные с облаков на землю, оглянувшись, мы заметили, что стоим в центре уже приличных размеров кучи народу, глазеющих на нас. Взялись за руки и, засмеявшись, поспешно ретировались.

Вдогонку нам неслись обрывки дискуссии, поднятой настырной старушкой.

— Ох уж эта молодежь! — не унималась она. — А вот мы в свое время…

— Да хватит вам, у них же любовь. Это нам уже неприлично целоваться посреди улицы, а они молодые, пусть радуются, — осадила ее какая-то женщина средних лет с усталым лицом. — Сами-то хорошей жизни не видели, так пусть хоть детям будет счастье.

— Ага! Секс на улице — это круто, — поддакнул какой-то парень с бутылкой пива, судя по его состоянию, уже не первой. Он явно не вникал в суть вопроса. — Я недавно в Интернете на такой сайт зашел, так там не то, что на улице, а вообще, в натуре…

— Батюшки-светы! — завопила старушка и переключилась на парня с пивом. И хотя мы шли быстро, довольно долго слышали, как она высказывает свою точку зрения на развращенность современной молодежи парню с пивом, который, наверное, так ничего из ее речи и не понял.

Через несколько часов я проснулся в Катиной комнате. Она спала, положив голову мне на плечо. Я тихонько, чтобы не разбудить, поцеловал Катю в макушку и убрал с ее лица выбившуюся непокорную прядь волос. Я вновь чувствовал себя совершенно счастливым, хотя счастье это и омрачалось стыдом. Как я только мог подозревать ее! И в чем подозревать?! В неверности! Сама мысль об этом показалась совершенно нелепой, и невозможно было поверить, что несколько часов назад я мучился этими бестолковыми подозрениями.

* * *

— One more cocktail?

Вопрос бармена донесся как из-под земли. Константин волей-неволей вернулся в реальность и обнаружил себя сидящим за стойкой бара. Монотонный голос диктора продолжал что-то вещать о международном положении. Черт, неужели все еще идут новости? Значит, не прошло и двадцати минут, а он за это время смог вспомнить почти всю историю своей любви? Впрочем, разве нужно было вспоминать? Его любовь продолжала жить в нем все время. Даже после того, что случилось на выпускном вечере, даже после того, как служащая загса произнесла все полагающиеся по случаю слова, когда рядом с ним стояла не она, не Катя, а другая, нелюбимая, но завладевшая им.

А тогда, на выпускном, Боже, каким он оказался ослом! Константином овладело, и не впервые, чувство, что всю свою жизнь до сегодняшнего дня, когда он увидел на ярко освещенной сцене тонкую серебристую фигурку, он жил с закрытыми глазами, с широко закрытыми глазами, совсем по Стэнли Кубрику. Стэнли! Как же он ненавидит это имя!

Голос диктора сменился какими-то невообразимыми «ча-ча-ча», которые этот видавший виды телек будто выплевывал, кашляя от старости. Его было искренно жаль.

Отпив коктейля, Константин почувствовал знакомое тепло, разливающееся по телу. Наверное, тепла он искал тогда, когда потерял Катю. Как он тогда запил! Какое счастье, что все это позади, и Константин сумел подняться, выправиться. Хотя, надо признать, не его это была заслуга, и меньше всего он хотел быть обязанным той женщине, которая его тогда вытащила и теперь являлась дражайшей половиной на законных основаниях. И уже ждала мужа, наверное, в номере люкс фешенебельной гостиницы, в которой они поселились, приехав в Нью-Йорк. Нет, к ней сейчас он возвращаться совсем не хотел.