Виражи судьбы, или Встреча в Америке - [18]

Стоило все это удовольствие немало, но гулять в честь окончания универа в жизни приходится только раз, и мы все решили не мелочиться: собрали с миру по нитке и теперь чувствовали себя королями и королевами. Вся эта музыка, весь этот свет был для нас, хотя мне казалось, что только для нас двоих, для меня и Кати.

Гулять мы все на курсе любили и умели. И стоило вломиться всей оравой в этот освещенный мягким светом уютный зал, как одни тут же бросились сдвигать столы, а другие в это же время осадили бар. Несколько парочек, спугнутых нашим напором, разбежались было по углам, а потом и вовсе свалили в неизвестном направлении, несмотря на то, что мы честно предлагали им принять участие в торжестве. Таким образом, вся наша большая, веселая, пока еще трезвая толпа полностью оккупировала заведение, что подняло боевой дух до невообразимых высот. А мы начали отмечать торжество.

Впрочем, на торжество это мероприятие перестало походить уже через час. Долгожданная свобода и выпивка делали свое дело с небывалой быстротой. Сначала еще произносились прочувствованные речи и тосты в честь альма-матер, но вскоре тосты и речи утратили всю свою серьезность, и если слишком хорошо знакомое нам выражение «альма-матер» и присутствовало в них, то только в виде «матер», да и то потеряв две последние буквы. Через час все повскакивали из-за столов и принялись танцевать, а еще через час забросили танцы и начали играть в бутылочку. Мы с Катей, правда, от этой затеи отказались, но с интересом наблюдали за происходящим.

Все чуть ли не до икоты хохотали, когда Верке Былинкиной пришлось целоваться с Сапогом, который — вот чудо! — в кои-то веки не скрипел, одетый во вполне приличный костюм. Правда, костюм совершенно не вязался с самыми что ни на есть неформальскими высокими кожаными ботинками на шнурках, вконец убитыми, но придираться к Сапогу в такой торжественный день не стоило. Он и так приложил немало усилий к тому, чтобы выглядеть почти нормальным человеком.

Сапог смутился, Верка покраснела, как с фантастической быстротой созревающий помидор, но все-таки они поцеловались, все честь по чести. Я смеялся вместе со всеми, и когда Верка и Сапог целовались, оглянулся на Катю.

То, что я увидел, поразило меня. Катино лицо было каким-то обиженным и даже как будто неприязненным. Казалось, что все происходящее ей не очень-то по душе, хотя минуту назад она вместе со всеми хохотала до упаду над Витькиными плоскими шуточками. И тут что-то произошло. Не знаю, была ли виновна во всем выпивка, или перемена в поведении Кати сама по себе, но только почему-то в моей голове все происходящее моментально начало увязываться с недавними подозрениями, с которыми, как казалось, я разделался навсегда. Наверное, я успел здорово выпить. Глаза как будто заволокло темным, но потом вдруг наступила необыкновенная ясность. Конечно же, перемена в настроении Кати произошла в тот момент, когда эти двое, Верка и Сапог, начали целоваться. Да Катька же его ревнует, совершенно ясно! И тогда она покупала диск именно для него, теперь в этом не было сомнения! И «сегодня в шесть» на конверте, ведь это же писал Сапог! И нет беды, что почерк, по уверению Кати, был Витькин!

Тут я совершенно съехал с катушек. Первым побуждением было запустить в Сапога чем-нибудь поувесистей, например, литровой бутылкой водки, стоявшей прямо передо мной. К счастью для Сапога, кто-то уже успел опорожнить свой стакан, и бутылку забрали в тот самый момент, когда я уже намеревался использовать ее в качестве метательного снаряда. Веселье, с которым я шел в «Экран», разумеется, слетело моментально; я погрузился в какое-то оцепенение, тщетно пытаясь осмыслить происходящее.

— Костян! Спой! — заорал Витька, и тем самым вывел меня из ступора. Весь курс подхватил хором: — Спой!

Кто-то уже сунул мне в руки гитару. Петь хотелось меньше всего. Я взглянул на Катю. Выражение неприязни исчезло с ее лица, как только игра в бутылочку прекратилась, но это уже не имело никакого значения. Я, как мне казалось, уже все понял.

— Ну что, спеть? — спросил я Катю неожиданно севшим голосом.

— Да, пожалуйста, спой, — попросила она и тут же добавила, тревожно вглядываясь в мое лицо: — Костя, с тобой все в порядке?

— Да! — отрезал я. На самом деле это, конечно, было далеко не так, но делать что-то для спасения моей души было уже поздновато. Меня несло по течению, а течение было очень сильным, и я быстро и верно устремлялся прямо в водоворот.

Уже плохо соображая, рванул струны, так, что они жалобно зазвенели.

— Песню хотите? — заорал я на весь зал.

— Да! Хотим! — заорали мне в ответ.

— Ну ладно, спою, — прошипел я.

И ударил по струнам. Из своего обширного репертуара я, правда, смог вспомнить только одну песенку, сочиненную моим знакомым с мехмата. Написал он ее несколько лет назад во время какой-то пьяной вылазки на природу. Смысла там не было никакого, а была лишь куча матерных слов и, вообще, всяческой похабщины. А что еще придет в голову пьяному двадцатилетнему оболтусу?

Кате эта песня понравиться, конечно, не могла. Я это прекрасно знал и даже не помышлял исполнять сей шедевр при ней. Но сейчас почему-то только это произведение вертелось в моей плохо соображающей голове, и я вдруг подумал: «Пусть это будет моя маленькая, ничтожная месть за обиду, которую она мне нанесла». И я запел: