Виноватые и правые - [31]
— Все соседи говорят, что у тебя был живот большой и вдруг опал незадолго перед тем, как нашли в колодце ребенка, — обратился я к Машке.
— За три дня, в. в., — отозвался за нее отец — … это от лягуш… это всему миру известно.
Я заметил отцу, что отвечать на мои вопросы, которые не обращены непосредственно к нему, он не должен, и что если он не будет молчать, когда его не спрашивают, то я его вышлю вон. Мужик обещал молчать.
— Ты что скажешь? — опять обратился я к Марье.
— Да то же скажу, в. в., что и все крещеные говорят…
— То есть, что же?
— От лягуш: лягуши во мне развелись. Как лешак-от носил меня лонись, так я из ляги болотной воды напилась.
— Расскажи пожалуйста, как это тебя лешак носил?
— Все тебе рассказывать?
— Все… с краю.
— Да страшно ведь…
— Ничего, все рассказывай… я не боюсь.
— Осенесь, канун кануна Семенова дня… ладно ли я молвила, батюшка?
Тот подал вид, что ему запрещено говорить.
— Собралось нас людно… скотину пошли искать, на Коровий Поворот, — потому все больше туда скотину уводит. Только я мешкотно оболокаюсь… страшно… место такое не баское[44]. А матушка и осердчай на меня: «Что ты, говорит, сука, копаешься»? «А боюсь, говорю, матушка»! Она говорит: «Не лешак унесет, а и унесет, так…»
При последних словах Марьи, отца ее покоробило. Он не вытерпел и сказал:
— Почто пустяки врать?
— Виновата, — боле не буду, батюшко. Так это я обмолвилась, глупая.
— Этого и писать не почто, в. б., — сказал мне отец Марьи.
Я напомнил ему, что он обязан молчать и велел Марье продолжать свой рассказ.
— Вот, только пошли мы. Подходим к Коровьему-то Повороту, а мне и захотелось… приотстать то есть…
Тут Марья как будто замялась, но ее на этот раз выручил депутат:
— Ну, известно, девичье дело: его высокоблагородие понимает ведь.
— Ну приотстала, а близко… и голоса все слышны: на сумерках уж было. Догоню, думаю. Только вдруг, как свиснет что-то! Так у меня ноженьки-то и подкосило. Тут опять как завьется вокруг меня вихорь, да меня и подхватило! И пошло… Тут уж меня совсем из памятоньки вышибло…
Марья задумалась.
— Это точно бывает, — заметил депутат.
— Известное дело, Алексей Иванович, — отозвался отец Марьи.
— Не знаю я, долго ли, коротко ли я без памяти была; не знаю, что со мной в ту пору и было. Только, как опамятовалась я, — вижу, на лавке лежу… Хоть и темно было, а я таки осмотрелась кругом; и заприметила я, что лежу ногами к переднему углу; избища матерущая… лес такой красный, кондовый[45]; все в избе, как есть: и печь, и голбец, и лавки, и стол в переднем углу — все как у крещеных, только на божнице, заместо образов, ставень стоит… Ой, думаю, матушка, почто ты — эк избранила меня!
— Не ляпай пустяков-то, — сказал Марье отец, отворачиваясь сердито в сторону.
— Нет, ведь это бывает, Ефрем Иванович, — заметил депутат.
— А ты, Марья Ефремовна, продолжай рассказывать по порядку, — сказал я.
— Вот, в. б., оглянула я все. Вижу еще, что окна полы, а в окна лес дремучий так и упирается. Слышу я далеко где-то, как будто соседи гаркают: «Машка, Машка»! А под окном-то как ухнет какой-то мужик толстым голосом тоже: «Машка, Машка!» Шибко я перепугалась. Перекреститься хочу — не на что…
— Ой ты, глупая… как тебя величать… Марья Ефремовна! — заметил депутат: — да ты бы так перекрестилась… на восток…
— Не догадалась я, глупая, Алексей Иванович!
— То-то, — сказал отец Марьи: — ты поклонись его благородию и Алексею Ивановичу, — тебя добру учат.
Марья отвесила почтительные поклоны мне, депутату и, сверх того, отцу, приговорив последнему:
— И тебе, батюшка!
— Всю правду сказывай, — сказал последний: — как было… ты знаешь меня… а пустяков не ляпай!
— Ладно-хорошо, батюшко! Хайлает он, а я и голосу своим подать не смею. Лежу все на лавке, да слушаю: что, думаю, еще будет! — Только вот, вдруг дверь сама отворилась… это так мне почудилось… Вошла большая такая бабища… еле в дверь влезла. Сама несет подойник с молоком. Как это, думаю, ничего не стукнуло, а дверь сама собой отворилась? Только уж после заприметила, что у них дверь-то в избу отворяется.
— Вот как! — заметил депутат, очень заинтересованный рассказом Марьи: — я еще этого не слыхал, — а, верно, так.
— Так, точно так, Алексей Иванович, — отозвался Ефрем Иванович.
При этом Марья мельком улыбнулась, и стала продолжать.
— Вошла она, а сама на меня и не глядит. Поставила подойник на лавку и в голбец[46] пошла… заскрипело так. Вышла потом из голбца с кринками и молоко разливать стала. Уж не знаю я, Алексей Иванович, — обратилась Марья к депутату, — свои ли у них коровы, али наших они выдаивают?
— Говорят, и свои есть; а только я, брат, не знаю, — отозвался Алексей Иванович. — Сам тут не был я, в. в., — добавил он, обращаясь ко мне.
— Не знаю уж я, Алексей Иванович, а только вдруг входит в избу большой такой мужик. И не перекрестился, и не присел; и говорит этой бабе: «Вот я тебе работницу принес: не обидь». «А коли будет робить, так и от меня обиды не будет», сказала лешачиха… Я уж вижу, Алексей Иванович, куда я…
Тут Марья заплакала, утирая глаза рукавом.
— Это точно бывает, в. в., — обратился ко мне депутат.
— Точно, точно бывает, — сказал Ефрем Иванович.
Лето. Кембридж. Друзья. Тусовки. Казалось бы, очередное, ничем не примечательное лето для Элизабет Джонсон, но даже одно новое знакомство способно перевернуть твою жизнь с ног на голову. И кто знает, кем может оказаться человек, с которым ты сталкиваешься в коридоре университета каждый день, и к чему порой приводит любопытство… Содержит нецензурную брань.
Валентина Олесова, молодая женщина тридцати с небольшим лет, свободная, юрист по образованию, заглянув утром в почтовый ящик, обнаружила письмо, из которого узнала о существовании родной тетки, сестре отца, о которой в семье никогда не упоминали. Мария, так зовут вновь обретенную родственницу, проживает в Праге. Она недавно овдовела и решила вернуться на родину. Но для этого ей нужно было вступить в права наследства после смерти мужа и продать клинику, которой владел ее покойный муж. Однако Мария погибает под колесами автомобиля, а клиника переходит к заместителю ее мужа по завещанию, которое якобы составил муж перед смертью.
Продолжение первой части захватывающего рассказа. В этой книге вы узнаете как дальше повернется жизнь героев.
В детективе «Случайная жертва» сыщик-любитель Тимофей Савельевич снова берётся за расследование безнадёжного дела. Совершено двойное убийство, жертвами которого стали известный правозащитник и скромная девушка. За их убийство уже осуждён человек, но внезапно появляются новые доказательства, ставящие под сомнение вынесенный приговор. Подозреваемых слишком много и шанс найти виновного минимален. Но большой опыт и нестандартный подход к решению задач должны помочь Тимофею Савельевичу вычислить настоящего убийцу.
В каждом из нас кроется страх того, чего боятся нет абсолютно никакого смысла. И всякий, у кого есть подобная причина для беспокойств, пытается её спрятать в своей душе как можно глубже. Однако Нат считал, что ничего такого в этом нет. Ведь никто ему толком не объяснял, каких страхов стоит стесняться, а каких нет. Он спрашивал, но понятного ответа ему так никто и не дал. Почему? В этом Нат тоже пытался разобраться. Это вторая повесть из цикла "Дом на распутье". О том, как начинались приключения Натана Эймона и его друзей, вы можете прочесть в книге "Убийство в классическом стиле".
Приморский край, почти наши дни. Во время крещенских купаний жители деревни находят труп местного художника. Праздник испорчен, а милиция убеждена, что неудачливый служитель искусств покончил с собой. Однако видимых причин для этого нет: он был не стар, вполне доволен жизнью и полон творческих планов. Имел место несчастный случай? Или смерть художника оказалась кому-то выгодна? За расследование берется лучший друг погибшего, бывший моряк и молодой пенсионер Иван Ильич Осинников. Содержит нецензурную брань.
В антологии впервые собрана русская шерлокиана, опубликованная в период с начала XX в. и до Второй мировой войны. В это масштабное по полноте и широте охвата издание включены вольные продолжения и пастиши, пародии и юмористические рассказы, истории о приключениях Шерлока Холмса в городах и весях Российской империи и Советского Союза и статьи критиков и интерпретаторов. Многие произведения переиздаются впервые.
Отмычки и револьверы, парики и внушительные кулаки, нюх и упорство гончей и интуиция настоящего сыщика: по следу преступников идут знаменитый американский детектив Джон Вильсон и его неустрашимый брат Фред.Некоторые приключения Джона Вильсона основаны на нашумевших расследованиях, вошедших в анналы криминалистики, а его прототипом стал Джон Вильсон Мюррей, самый известный канадский детектив конца XIX-начала ХХ века.Во втором издании исправлены некоторые недочеты первого; полностью печатается выпуск «Тайна водяной мельницы», ранее приводившийся с сокращениями.
Книга включает весь цикл рассказов о приключениях Шерлока Холмса и доктора Уотсона в Сибири, написанных популярным дореволюционным автором русской «шерлокианы» П. Орловцем. Особый колорит этим рассказам придает сибирская экзотика — золотые прииски, мрачные таежные дебри, зверства беглых каторжников, пьяные загулы взяточников и казнокрадов… Все это было не понаслышке знакомо автору, пересекавшему Сибирь по дороге на фронт русско-японской войны. Публикация «Похождений Шерлока Холмса в Сибири» в серии «Новая шерлокиана» завершает издание всех доступных нам шерлокианских произведений П.
Впервые на русском языке — полный перевод классики детективного жанра, книги М. Ф. Шила «Князь Залесский».Залесский, этот «самый декадентский» литературный детектив, «Шерлок Холмс в доме Эшера», которым восхищался Х. Л. Борхес, проводит свои дни в полуразрушенном аббатстве, в комнате, наполненной реликвиями ушедших веков.Не покидая кушетки, в дурманящем дыму, Залесский — достойный соперник Холмса и Огюста Дюпена — раскрывает таинственные преступления, опираясь на свой громадный интеллект и энциклопедические познания.Но Залесский не просто сыщик-любитель, занятый игрой ума: романтический русский князь, изгнанник и эстет воплощает художника-декадента, каким видел его один из самых заметных авторов викторианской декадентской и фантастической прозы.