Виноградник Ярраби - [92]

Да и как можно в этом усомниться? Как только миссис Мэссинхэм появилась, она вызвала у Эмми и Минни самое искреннее восхищение.

Она не была поразительно красива, как им говорили, но в сияющем чистотой и свежестью платье из узорчатого муслина и большой соломенной шляпе, подвязанной под подбородком зелеными лентами, выглядела очень изящно. У нее было такое нежное бледное лицо, а большие выразительные глаза лучились такой добротой, что было бы странно, если муж не был бы от нее без ума. Твердый подбородок бросался в глаза не сразу — во всяком случае, он не был заметен, когда она с искренней теплотой улыбалась сидящим рядышком понурым женщинам.

Она знала, кто они такие, и, обращаясь, называла каждую по имени. Эмми Доусон, веснушчатая кокни, коренная жительница лондонского Ист-Энда (по английской традиции, к истым кокни причислялись те, кто родился в пределах слышимости колоколов знаменитой церкви Сент-Мэри-ле-Боу); так вот, в сиротском приюте, где Эмми провела пятнадцать из двадцати лет своей жизни, ее обучили шитью. Она могла бы стать ученицей модистки и, не разгибаясь, трудиться за стол и крышу над головой. Но, по ее словам, что-то взбунтовалось в ее крови. Не может быть, чтобы Господь создал ее ради такой беспросветно-унылой жизни!

Минни Хиггинс отличала правильная грамотная речь. Ее отец был школьным учителем. Он умер от чахотки, так же как мать и одна из сестер. Другая сестра служила гувернанткой в семье одного из новых текстильных магнатов в Манчестере. Она была хорошо устроена и довольна, хотя считала хозяев довольно вульгарными. Минни хотела бы получить такое же место, но ее внешность была против нее. Она была низкорослая, приземистая, сутулая — нормальному развитию помешал в детстве рахит. Девушка знала, что никогда не понравится ни одному мужчине — очень уж она безобразна. Поэтому Минни решила сама себе создать жизнь, полную интересных приключений, и для этого приехала в Австралию. У нее была приятная улыбка, и она располагала достаточно солидными знаниями: говорила по-французски, прилично рисовала, играла на рояле и хорошо разбиралась в литературе.

Пожалуй, у нее было даже слишком много ценных качеств для такой скромной должности — гувернантки при маленьком ребенке. Но, если она хорошо устроится в Ярраби и все будут относиться к ней доброжелательно, а следующий ребенок окажется девочкой, Минни сможет войти в постоянный штат прислуги.

Что же касается Эмми Доусон, у нее столько достоинств, что упустить ее было бы жалко. Поскольку Фиби, личная горничная миссис Мэссинхэм, гуляет с кузнецом и, по всей вероятности, собирается выйти за него замуж, Эмми могла бы занять ее место. Заодно она сможет чинить и штопать, шить одежки для младенца, а также рубашки и штанишки для Кита. Получалось очень удобно.

Тем, кого миссис Мэссинхэм не брала с собой в Ярраби, она предлагала удобные места в домах, где они получат возможность жить честной жизнью. Их имена записаны у нее в маленькой книжечке в кожаном переплете.

Она заверила встревоженных, тоскующих по родине женщин, что не будет терять их из виду. Ею создана целая система, согласно которой либо она сама, либо кто-нибудь из ее помощников будет поддерживать с ними постоянную связь, давать советы, снабжать деньгами и представлять кров, если они, конечно, будут того заслуживать.

Каждой, искренне желающей жить достойной жизнью, такая возможность будет предоставлена. Но обратного сползания к пороку она не потерпит.

Юджиния ехала в Ярраби резвой рысью. Минни и Эмми сидели в глубине экипажа, держась обеими руками за свои корзины и шляпы и восторгаясь безукоризненной осанкой госпожи и тем, как она мастерски правит лошадью.

Выходит, то, что люди говорили о миссис Мэссинхэм, — сущая правда. Она действительно красива, великодушна и добра, хотя при ней невольно ощущаешь легкий трепет.

На второй день своего пребывания на новом посту Минни Хиггинс попросила разрешения поговорить с Юджинией. Действительно ли она должна допускать на утренние уроки ребенка экономки?

— Она просто вошла и уселась, миссис Мэссинхэм, — нервно сказала Минни. — Она заявила, что хочет выучить азбуку и что они с мистером Китом всегда все делают вместе. Если вы позволите мне высказать свое мнение, девочка, по-видимому, развита не по летам.

— Да, она умный ребенок, — согласилась Юджиния. — Я забыла поговорить с вами о ней. Я думала, мы сначала приучим к новым порядкам мистера Кита, но, если Рози так сильно хочет учиться, пожалуй, ей лучше начать, не откладывая. Лишить ребенка возможности получить образование было бы, конечно, несправедливо. Да и для Кита лучше заниматься не в одиночку. Они молочные брат и сестра и очень привязаны друг к другу.

Чем скорее у Кита появится родной брат или сестра, тем лучше, подумала про себя Юджиния.

Но имело ли это на самом деле какое-либо значение? Гилберт утверждал — никакого. Он придерживался очень современных взглядов и стоял за равенство, если оно практически осуществимо и полезно. А то, что у его сына имелась подружка для игр, было, конечно, весьма полезно.

Только пока Кит не уедет в школу, решила мысленно Юджиния, и пока Рози не подрастет достаточно, чтобы надеть чепчик и передник. Сама Юджиния была твердо уверена, что равенство между классами ни к чему хорошему привести не может.