Виноградник Ярраби - [90]

Записка была написана размашистым неровным почерком.

«Долг, долг, долг! Неужели вы не можете думать ни о чем другом, аланна? Я возвращаюсь в Сидней, где у меня имеется жалкая хижина в Дабл-бэй. Но не пачкайте свои ножки в здешней пыли.

И все-таки вы могли бы сделать из меня человека. Увы».

Юджиния порвала письмо, хотя это был довольно бессмысленный жест: жалящие, обвиняющие слова навсегда врезались в ее память.

Однако больше таких писем не будет. И жизнь уже будет не совсем такой, как прежде, ибо Гилберт решил, что им удобнее продолжать жить в разных комнатах. С его стороны было необдуманно тревожить ее ранним вставанием и поздним отходом ко сну. К тому же в жаркие ночи спать по отдельности удобнее, а дом, слава богу, достаточно велик для этого.

Он не глядел на Юджинию, произнося эти бесспорно здравые слова. Если бы Гилберт бросил на нее хоть один взгляд, она, возможно, кинулась бы в его объятия и призналась, что на самом деле ей вовсе не хочется спать одной, что бы он ни вообразил себе на этот счет.

Но муж не желал встречаться с ней взглядом, и Юджиния поняла: она оскорбила его столь глубоко, что он ее разлюбил.

Ну что ж, она это заслужила. Двое мужчин стали несчастными из-за ее причуд. С какой стати ждать, что с ней будут носиться?

— Так что будьте добры, Джинни, велите слугам устроить все, как надо, в моей комнате.

— Но ведь теперь я не буду знать, когда вы возвращаетесь домой.

— Этого я и хочу. — Он легонько поцеловал ее в лоб, отведя в сторону мешающий локон. — Столь важные первые часы вашего сна не будут нарушаться из-за очередной критической ситуации на винограднике.

После установления нового порядка Гилберт иногда захаживал в ее комнату. Возможно, он прекратит и это, думала она, и, наверное, давно бы прекратил, если бы плоть не требовала своего. Теперь он уже не играл комедию и не пытался ее соблазнить, а овладевал женой быстро, не проявляя каких-либо эмоций, как будто просто желал подтвердить наличие супружеских отношений.

Как-то раз она попыталась объяснить, что освободилась от былого кошмара, но Гилберт посмотрел на нее непонимающими глазами. О каком кошмаре идет речь?

— Подержите меня в своих объятиях, — прошептала Юджиния.

— Странное существо! Ведь вы сказали, что освободились от какого-то таинственного кошмара.

Тем не менее он послушался и снисходительно обнял ее, как ребенка. Он старался вносить как можно меньше страсти в свои ласки, потому что знал, что жене такие вещи не очень-то по душе. А теперь ему просто хотелось спать.

Юджиния ясно читала его мысли. Она лежала в темноте в кольце его рук, а по щекам медленно скатывались слезы унижения. Как скоро он решит вернуться в собственную постель? Когда он снова придет?

Юджинии пришлось заставить себя взять в руки перо, чтобы написать ежедневное послание Саре. И это несмотря на то, что теперь у нее было что сообщить сестре.

«Дорогая моя Сара!

Снова лето в самом разгаре, и, как всегда в эту пору, стоит мучительная, изнуряющая жара. Жизнь наша лишена каких-либо событий. Впрочем, сегодня чуть попозже мне предстоит отправиться в Парраматту и побеседовать с несколькими молодыми женщинами. Мы подыскиваем подходящую гувернантку для Кита. Мне кажется, ему уже пора начинать учиться грамоте. Насколько я помню, мы с тобой в его возрасте уже умели читать.

Миссис Джарвис спросила, не может ли ее дочка присутствовать на занятиях. Это молчаливый, но, несомненно, очень умный ребенок, хотя я не уверена, что мне так уж нравится постоянное пребывание Кита в ее обществе. Однако, когда живешь в такой изоляции, выбирать не приходится, и Гилберт поддерживает эту идею. Во всяком случае, он отнесся к ней с большим энтузиазмом, чем я. Признаться, мне показалось, что миссис Джарвис задала вопрос насчет дочки таким тоном, словно речь шла о чем-то таком, на что она имеет полное право. Надеюсь, она не начинает зазнаваться. Я обязана быть снисходительной и понять ее желание сделать все, что можно для своей маленькой Рози.

Как бы мне хотелось, чтобы ты могла увидеть мой сад нынешним летом. Пибоди ходит гордый, как павлин. Почти все новые растения прекрасно взошли. Теперь у нас есть бордюр из лаванды, а белые розы покрыли всю решетку, которая превратилась в сплошной цветочный ковер. Но самое главное — поистине чудо из чудес — пруд заполнен теперь настоящей водой, хотя лилий на нем еще нет. В этом сезоне дождей выпало достаточно, так что мы можем себе позволить щедро расходовать воду. Дети опускают в пруд пальчики, не веря, что там и в самом деле вода. Смоковница выросла настолько, что я могу уже сидеть в ее тени. Я распорядилась изготовить стол и стулья, которые мы поставим под деревом и будем там пить чай. Кроме того, Пибоди нашел в какой-то лавчонке в Парраматте среди всякого хлама старинные солнечные часы. Он установил их в самом центре лужайки. Признаюсь, мне нравится высеченная на них надпись: «Каждый час сокращает жизнь». Гилберт же находит ее слишком мрачной и смотрит на нее с негодованием. Вид у него при этом такой, словно он бессмертен.

Когда я беседую с Китом о Личфилд Коурт, он слушает с огромным интересом, но у него не укладывается в голове, что существует какой-то другой дом, где когда-то жила его мама. Он задает бесчисленные вопросы о бабушке, дедушке и о своих тетях, но не имею понятия, какими они представляются его детскому воображению. Когда появится на свет новое дитя, ему будет четыре с половиной года.