Вино поцелуев - [61]

По крайней мере, так должно быть… она не станет, не может смириться с тем, что этот брак будет удобен всем, кроме нее самой. Она не такая святоша или трусиха.

Позже, ближе к вечеру, хлынул ливень. Он, казалось, сходил с горных вершин серебряными пиками, размывая пейзаж за окном, поливая деревья и кустарники, и Лиза была уверена, что теперь многие из них так и останутся лежать прибитыми к земле. Она вспомнила про бугенвиллею, которая так любила горячее солнце, про хрупкие цветки коломбины — они не смогут удержаться в этом буйстве стихии.

Буря усиливалась, и в замке всюду зажгли свет. Лиза по собственному почину пошла в покои к графине посмотреть, не беспокоит ли ее шум ливня и полыхание молний в черных тучах, которые ударяли в окна и вспыхивали вокруг башен замка всполохами темно-красного огня. Гром перекатывался через вершины гор и отдавался эхом с разных сторон. Лиза подпрыгнула на месте, когда Мануэла открыла ей дверь в тот самый момент, когда над ними разорвался очередной разряд грома, гулко отдаваясь по коридору.

— Графиня, — голос Лизы слегка дрогнул, — с ней все в порядке?

— Конечно, сеньорита. — Мануэла улыбнулась и поманила ее в гостиную. — Графиня прожила в этих местах большую часть жизни и привыкла к таким бурям, которые случаются у нас в жаркую погоду. А как вы, сеньорита? Вы ведь к этому еще не успели привыкнуть.

— Должна признаться, эта буря кажется мне жуткой. — Лиза снова подпрыгнула, когда, казалось, весь замок содрогнулся в хватке гигантского кулака. — Из кабинета было слышно, как лошади ржали и храпели в конюшнях. Мне вдруг стало не по себе, и захотелось с кем-нибудь поговорить. Можно я посижу с вами, Мануэла?

— Ну конечно, сеньорита, я буду рада. Я пришивала бисер на мантилью. Вы можете начать с другого конца, если пожелаете.

— Конечно. — Лиза неуверенно улыбнулась ей и кинула взгляд на закрытую дверь спальни графини. — Она спит, несмотря на гром?

— Она приняла мягкое успокоительное и теперь проспит некоторое время. — Мануэла взглянула Лизе прямо в глаза, в ее темном взоре читались озабоченность и любопытство. — Мне известно, что сегодня утром сеньора графиня получила письмо из Мадрида. Она из-за него так разволновалась? Она так озабочена счастьем своего внука, что малейшая сплетня или сомнение… сеньорита, не подумайте, что я сую нос не в свое дело, но в свое время очень много говорили о связи графа с… с одной женщиной. Думаю, все мы боимся, что она может встать между вами… — Мануэла оборвала себя и закусила губу, затем торопливо продолжала: — Мужчины не такие верные и преданные, как мы, женщины… во всяком случае не все, и хорошо известно, что отец графа изменял своей жене, этой доброй нежной душе, которую взял под венец прямо из монастыря. Это у них в крови, и графиня это знает, потому она очень переживает, что нечто подобное может повториться. Вот он уехал… понимаете, сеньорита, эта буря за окном ничем не может повредить графине, буря сейчас у нее внутри. Сегодня сеньора мне сказала — вы не против, что я так откровенно с вами разговариваю?

Лиза отрицательно покачала головой и села в кресло, которое указала ей Мануэла. Окна сотрясались от ударов грома, и девушка тряслась не меньше, слыша, как дождь хлещет по каменным плитам двора, по цветным плиткам патио, которые наутро будут залиты дождевой водой и усыпаны мокрыми лепестками.

Мануэла разожгла огонь в камине, и в комнате стало уютно и тепло. Лиза нагнулась к огню и вытянула вперед руки.

Компаньонка села в кресло-качалку и снова взяла в руки шитье — усеянный бисером головной платок.

— Английские женщины, — сказала она, — не воспитываются в терпении и послушании мужу. Графиня очень боится, что вы не захотите выйти замуж за графа, если он будет продолжать встречаться с той женщиной.

— Она сама так сказала, Мануэла? — Лиза не отводила взгляда от языков пламени в камине, потому что они словно корчились вокруг большого полена в той же агонии, какую сейчас испытывала она сама.

— Да, она призналась мне в этом, мы с ней очень близки, сами понимаете. — Мануэла уронила бусинку, и та покатилась на коврик. Она не сводила взгляда с Лизиного профиля, освещенного огнем. — Он ведь к ней поехал, не правда ли?

— Думаю, да. — Лиза говорила очень тихо, но внутри у нее все разрывалось на части при мысли о том, что скоро он будет в объятиях Франкисты, а ее оставил здесь сторожить душевный покой обожаемой бабушки, убеждать графиню, что Лиза согласна на эту свадьбу, что бы ни было.

Как он смеет так поступать? Как смеет быть уверен, что материальные блага, которые он ей предлагает, станут для нее важнее естественного стремления к недоступному — к любви, пронизывающей две души, как молния пронизывает мрак, вызывая тем самым огонь, который сможет погасить только смерть.

Как смел Леонардо предположить, что она съежится от страха перед его угрозами и он, когда вернется сюда во вторник, будет касаться ее рук, тела, в то время как эти прикосновения все эти дни принадлежали Франкисте!

— Мануэла, — Лиза выпрямилась в кресле и посмотрела на старую деву, которая, наверное, знала старую графиню лучше всех, — как ты думаешь, графиня переживет удар, если узнает, что я… что я хочу разорвать помолвку с графом?