Виллу-филателист - [13]
Интересно, как называется мое оружие? В голове пронеслось: браунинг, кольт, парабеллум.
Парабеллум! Мне хотелось, чтобы мое оружие именно так и называлось. Па-ра-бел-лум! Это звучало гордо и немного загадочно — «р» и «л» рокотали и звучали с таким мужеством!
Мой взгляд скользнул во двор. Денжатник и Возчик все еще стояли, прислонившись к сараю, и попыхивали сигаретами.
Меня обуяла неожиданная храбрость. Недолго думая я отшвырнул ногой доску от дверцы и сбежал с лестницы во двор. Пистолет я благоразумно сунул под курточку. Я шел через двор и, как мне казалось, смотрел на Денжатника.
Дуэль глазами продолжалась довольно долго. Я изо всех сил желал, чтобы Денжатник подошел ко мне и вытянул руку… Я уже предвкушал, как он в следующий миг побледнеет и, словно побитая собака, поджав хвост, поплетется прочь… А я буду твердой рукой держать пистолет и скажу коротко и многозначительно: «С сегодняшнего дня конец твоим штучкам!»
Денжатник выплюнул сигарету, придавил ее ногой и направился ко мне. Вытянул руку и сказал уже знакомым, нагоняющим страх тоном: «Выкладывай!»
Теперь настал мой великий миг.
Я выхватил пистолет и направил его в украшенный пряжкой живот Денжатника.
«Фью-ю!» — только и свистнул Денжатник, ничуть не изменившись в лице.
Сердце пронзила боль. Говоря высоким слогом, в этом было предчувствие взбучки и горечь несбывшейся надежды.
— Я нажму на курок! — выложил я свой последний козырь.
Надо сказать, что у Денжатника были крепкие нервы. А может, разница в два-три года давала ему преимущество в оценке положения? Наверное, подумал: мол, этот древний пистолетишко явно не заряжен, а если и заряжен, то я все равно не решусь выстрелить.
Денжатник многозначительно потер указательным и большим пальцем перед дулом моего парабеллума и сказал:
— Выкладывай! А уж потом нажимай… И не на курок, а на спуск! Спуск! Запомнил?
Я уже собирался повернуться и бежать в свою надежную крепость и свое убежище, как заметил, что за моей спиной стоит Возчик. Это была их старая уловка, когда они действовали вдвоем.
«Сейчас… сейчас они отберут мой парабеллум!» — от болезненного страха у меня дрогнули колени. Возможность лишиться двадцати копеек не пришла мне в голову.
Но ничего такого не случилось.
Денжатник опустил руку и по-свойски полюбопытствовал:
— Откуда у тебя эта пушка?
— Не твое дело! — ответил я более робко, чем молено было бы из этих слов заключить.
— Ладно. Чего ты фыркаешь! — пожал плечами Денжатник. Кивнул на мой пистолет и добавил: — Продай!
«С ума сошел! — мелькнуло у меня в голове. — Продать такую вещь! Как он вообще может про меня такое подумать!»
Но внутренне я уже чувствовал, что так оно и будет. Что мне остается!
Я хотел, чтобы они набросились на меня, пытались силой отобрать парабеллум. Вот тогда бы я поборолся! Ох, как бы я боролся! И, если бы даже они взяли верх, то это было бы в отчаянной борьбе.
Но они не набрасывались.
Денжатник спокойно повторил:
— Продай!
Через некоторое время многозначительно добавил:
— Все равно у тебя его отберут!
И еще через миг:
— Ну, трояк!
Три рубля! Боже мой, какие деньги! Я был полностью подавлен и растерян.
Но во мне снова загорелся дух борьбы. Я повернулся и… сделал решительный шажок. Возчик схватил меня за свободную руку и больно вывернул ее. Я чуть не опустился на колени. Пистолет униженно пропахал дулом землю.
— Не суетись! — снова спокойно сказал Денжатник. — Мы же честные люди. Это же не копеечное дело!
Я не понимал его. Что им стоило отобрать у меня пистолет! Почему же они не отбирали?
Наверное, разница лет не позволила мне тогда понять о недобром желании Денжатника унизить меня. Наверное, он думал, что если заставить продать дорогую для меня вещь, то этим он в пух и прах развеет мою гордость. Одно дело взять силой, совсем другое дело, если жертва с комком в горле сама продает. Хоть и продает под угрозой и силой, но все же продает сам. Продает то, что и в мыслях не было продать.
А может, Денжатник думал, что пистолет принадлежит, например, моему отцу? Отобрав, напоролся бы на неприятности. Но если сыночек добровольно продает, то и попадет только ему.
Я был побит и жалостливо начал поднимать цену. Хотя и три рубля, по моим понятиям, были настоящим богатством.
— Пять… — сказал я, уставившись в ноги Денжатника.
— Три! — повторил он и добавил: — А будешь торговаться, получишь только рупь.
Я испугался, что и правда будет так, и молча протянул пистолет.
Денжатник сразу же сунул его за пазуху. Затем достал кошелек. Копался в нем, бренча мелочью. Наконец высыпал мне на ладонь кучку монет.
— Два восемьдесят! — уточнил Денжатник. — До этого ты не отдал мне двадцать копеек. Я их вычел.
Это был последний удар. Я сник и побрел через двор. Я не жалел о двадцати копейках. Мне было жалко, до слез жалко, что я не смог сохранить их, даже с помощью пистолета. Я был шутом, который продал пистолет и предал свою недавнюю победу.
Моя надежная крепость и убежище снова приняли меня. Я опустился на ящик перед окошком и глянул во двор. Денжатник и Возчик исчезли. Да и что им было здесь околачиваться!
Штырек валялся на полу, там, куда я его и бросил. Я поднял его и вновь стал рассеянно ковырять песок. Появилась глупая мысль: «А вдруг под балкой лежит еще один пистолет?»
