Вилла мертвого доктора - [56]

— Он утверждал, что никогда так не любил женщину и не желает меня ни с кем делить.

— Но, судя по всему, это неправда? Вы ему, во всяком случае, не очень верили?

— Да конечно же, неправда… Не нужна я ему была. Хоть обидно об этом говорить — я и как женщина не очень‑то ему нужна была с самого начала.

— Тогда — что?

— Ричард Фелпс ему нужен был. Не сам Фелпс, конечно, а какие‑то его архивы. Когда мы были вместе, я Келлеру и помогала. Тем более что зла была в это время на Ричарда.

— Какие архивы?

— Понятия не имею. На мой взгляд — самые обыкновенные, медицинские архивы. Шеппард‑Хауза тогда еще не было. Клиника Фелпса помещалась совсем в другом месте. А помимо клиники был еще довольно большой архив с данными на больных, историями болезней — ну всякая такая медицинская ерунда. Тогда все это было еще в бумагах, конечно. Не в электронном виде. Не знаю уж, почему, но Фелпс этот архив очень берег. О его существовании, кроме меня и Кристины, кажется, и не знал никто.

— И? — Сандра даже приподнялась со стула.

— И я пускала Люкаса в архив. Часа на два‑три, чтобы никто не знал, и Кристина тоже не знала. Он после каждого такого визита становился со мной особенно нежен, торты приносил, конфеты. Он в жизни вообще‑то человек не щедрый. Скупердяй, проще говоря.

— А вас не интересовало, зачем такому человеку, как Келлер, вообще понадобился медицинский архив?

— Да ему он совершенно без надобности. Ему деньги постоянно были нужны. Видно, когда‑то он почуял вкус жизни на широкую ногу, а на пенсию‑то его с зарплатой вместе не очень‑то разгуляешься… Ну, видимо, ему кто‑то хорошо платил за доступ в этот архив. Я его как‑то, когда мы еще вместе были, пыталась по‑женски так выспросить — как и что. Но на него где сядешь, там и слезешь… «Мадам, — говорил он мне, — запомните. Крепко спит тот, кто мало знает». И опять дурацкую эту фразу Франклина: «Трое могут хранить секрет, только если двое из них мертвы». И добавлял: «А я хочу, чтобы ты была жива…» Да я и сама подумала: мне‑то что? Государственной тайны в этом архиве быть не может, преступления я не совершаю — разве что против Фелпса, но я на него в это время была настолько зла, что только и мысли было — ему насолить.

— Кстати, Саманта! — вспомнила Сандра уже в дверях. — Мы совсем забыли вас поздравить с возвращением из круиза. Карибы — это мечта. О впечатлениях даже не спрашиваю, знаю, что прекрасно. Вы давно эту поездку планировали?

Саманта почему‑то оглянулась, как будто кто‑то мог услышать ее.

— Да я ее и не планировала вовсе. Такой получился сюрприз. Мне этот круиз, честно сказать, нынешний хозяин подарил… Как бы премия за отличную работу. Ну и духа не хватило отказаться.

— Можно узнать, кто же это такой щедрый?

Саманта пожала плечами:

— Можно, конечно. А только чего сейчас, в дверях? Я же завтра все равно буду у вас — расскажу все подробно, если хотите.

Автомобиль Олег оставил довольно далеко — места у тротуаров были заняты. Шли молча. А потом Сандра сказала негромко:

— Если я хоть что‑то понимаю, она любила Фелпса по‑настоящему.

Олег посмотрел на Сандру внимательно и отвел глаза, чтобы эксперт по личностным отношениям не прочла в них чего‑нибудь, что не должна была видеть.

Разговора с доктором Блументалем у Лайона не получилось. Нет, доктор принял его, как обещал, вежливо выслушал, но отвечал поначалу односложно, хотя и четко. В просторном, солнечном кабинете Блументаля, выходящем на океан, бриз раздувал занавески. С лужайки на берегу слышались повторяемые хором звуки мантры: «Ом‑мм! Бху‑тхуа своа…»

Лайон мельком глянул в окно — там занималась группа человек в пятнадцать, от сорока лет до семидесяти…

— Ваши питомцы?

— Здесь все мои питомцы. И люди, и деревья, и цветы. А все мы вместе Его питомцы. — Доктор указал рукой в сторону то ли океана, то ли высокого небосвода над ним, и «Его» прозвучало в устах Клода так, что иначе как с прописной буквы его ни за что не напишешь.

— Скажите, а как профессор Фелпс относился к вашим увлечениям?

— Это не увлечение, молодой человек. — Блументаль подошел к окну. — Это — жизнь. Которую каждый, как известно, проживает в силу своих способностей и возможностей… — Он помедлил. — Ричард Фелпс считал, что борется за жизнь своих клиентов и вообще всех людей тем, что воюет с системой по поводу медицинских страховок. И возможно, он был прав, что тут говорить. А вот я выбрал другой путь — и нисколько об этом не жалею. — Блументаль взглянул на часы. — Знаете, мне пора.

— Вы уже отвечали на этот вопрос, но позвольте все же его повторить. — Лайон стремился говорить как можно убедительнее. — Поймите, профессор, мы и в самом деле испытываем серьезные затруднения. Человека известного, уважаемого, далекого от всякого криминала убивают, и мы не можем найти никаких видимых мотивов. Между тем вы с этим человеком не просто дружили много лет — вы были ему ближе брата родного. Кто, кроме вас, имеет хотя бы шанс, если не подсказать, то хоть идею высказать — кому это убийство должно быть выгодно. Поймите, я здесь не для формальностей…

— Агент, вы — профессионал. — Клод Блументаль смотрел Лайону прямо в глаза. Лайон не отвел взгляда, и Блументаль заговорил. Поначалу — с трудом, потом — взволнованно: — Во всяком случае, вы должны быть профессионалом. Да, Ричард был мне близок. Мало кто мне был так близок за всю жизнь. Все, что я вам сейчас скажу, — говорю, считая, что вы хотите представить себе яснее, что за человек был Фелпс. Может, это действительно поможет вам найти убийцу. Так вот: он был из тех, кто родился, как говорят, с серебряной ложкой во рту. Везунчик. Все и всегда давалось ему легко. И всего и всегда ему было мало. Отличный врач, доктор, профессор. Живи, лечи, совершенствуйся! Так нет — мало. Он начинает эту свою деятельность за медицинскую реформу. Приобретает на этом имя. И поверьте, я не удивился бы, если бы он на следующий срок выставил свою кандидатуру в конгресс. Знаете, он бы прошел! Потому что ему всегда и во всем везло. Деньги у него не держались… Да, он был щедр — но другой на его месте давно уже угодил бы в долговую яму. А на него, как по волшебству, валились деньги… То удачный бизнес, то влюбленная в него женщина‑инвестор… А то вот месяца два назад дядя у него умер в Аргентине. Он с этим дядей вроде бы лет десять не виделся… А теперь ему миллионы остались. Но Ричарду — как будто так все и должно быть. Он, кажется, даже не удивился… Но надо же меру знать и быть осторожным! А Фелпс — нет. Он всегда вел себя вызывающе. — Блументаль постучал пальцами по столу. — А если человек ведет себя вызывающе, причем тем более вызывающе, чем влиятельнее его собеседник, — разве это к добру? Месяц назад у меня был конгрессмен Рэдфорд. Говорил, помимо прочего, как несносен стал Фелпс. И что с ним невозможно договориться. Неделей позже гостил президент их ассоциации Бортмиллс. И — почти текстуально — то же самое.