Виктория - [76]

Шрифт
Интервал

Наверное, в те самые дни и не осталось в ее сердце ни капельки прежней любви. Слишком много обид накипело на сердце. И зависти к другим женщинам, даже к Мирьям с ее слесарем, который вдруг начинал ее колошматить. Если бы Рафаэль просто умер, тихо, как все другие чахоточные их города! Но уже много месяцев прошло с тех пор, как он исчез в Сирийской пустыне, и из Ливанских гор — ни единой весточки. В душе-то она знала, что он точно умер. Но все же откуда у этого горбуна такая наглость — говорить с ней о соломенном вдовстве и о женихе?

Перед глазами стояло нечто тяжелое, гнетущее — и вдруг одним махом, как удар молотка, на нее обрушилась тоска по Сюзанне. У малышки за правым ушком была маленькая родинка, похожая на крошечную звездочку. Виктория, бывало, прижмется губами к этой звездочке, и девчушка склонит к ней головку, и затрепещет от материнского дыхания, и замурлычет, как котенок… Ноги сами понесли ее по зловонным бедняцким кварталам. Миновав белые дома, она как черный призрак в чадре и абайе, шла мимо глиняных лачуг, наполненных нищетой и болезнями, шла навестить крошечный бугорок земли. Она помнила лишь примерно, в какую сторону идти. И бугорка не нашла. Может, заблудилась среди могил, а может, дождями его смыло. Были уже почти сумерки, свет уходил, оставалась лишь знойная тишина. Ни человека вокруг, ни птицы, ни клочка зелени. К мысли об одиночестве девочки, у которой даже могилка затерялась, прибавилась горечь собственного одиночества. Темнота опускалась на могилы. «Сюзанна!» — прошептали ее губы. Но тут же она испугалась протестующего молчания мертвых. И заторопилась обратно в свою комнатушку, отпустить сестер, на которых оставила Клемантину, поскорее отослать их домой.

Виктория стыдилась своей матери, питала отвращение к ее отталкивающей внешности, брезговала к ней прикасаться, но ненависти не испытывала. Как-то раз она видела, как пекарь Ицхак Алима пытается водрузить на голову своего сына поднос с лепешками. Подросток с водянистым взглядом и припухшими губами то напрягался, то съеживался под этим подносом и все не понимал, чего отец от него хочет. Оба стояли босые, по щиколотку в ледяной луже, оставшейся после лившего всю ночь дождя, и Ицхак Алима, страдая, с мукой, терпеливо упрашивал сына. Оттого что идущие мимо люди подсмеивались над его тщетными стараниями вбить ум в пустую голову, отец наконец завопил охрипшим от печного дыма голосом:

— Идиот несчастный! У тебя дед ослеп, отец старик, а мать наполовину парализована! Кто о тебе позаботится? Кто прикроет одеждой твою спину, когда нас не станет? Вон, злобные дети уже подстерегают тебя за углом. Они отдубасят тебя по башке, закидают камнями, а ты будешь смеяться, и плакать, и убегать от них, как все сумасшедшие. Дурак ты этакий, пойми ты меня, ведь ты не идиот. У тебя просто туман в голове и руки корявые. Смотри, сынок, даже и обезьян можно выучить, даже собак. И даже ты, которого Господь сотворил малость кривым, конечно же сможешь как надо поставить поднос на голову, поднять вот эту руку и потом эту руку и держать его с двух сторон. Да, солнышко, поднять голову и держать пряменько, чтобы все лепешки с подноса не посыпались. Ты ведь знаешь дом семейства Нуну и семейства Михали, и у Джури Читиата бывал много раз. Тебе нужно просто выкрикнуть: «Хлеб!» Они сами придут и возьмут. А деньги я заберу в конце недели. Ты обязан научиться, слышишь?

Мальчишка радостно улыбался осколку стекла, в который попал солнечный луч.

— Нет! Нет! — простонал Ицхак Алима, когда лужи пошли рябью и лепешки, как бледные цветы, посыпались во все стороны. Наблюдавшие за этой сценой мальчишки радостно заржали, когда Ицхак ударил своего сына и тот упал на колени и, сидя в луже, напрасно пытался выловить ускользающие солнечные лучи. Сердце Виктории сжалось, когда отец взвыл и стал пинать сына, а потом телом своим заслонил от побоев мальчишек, и снова хлестал по лицу, и тут же своей сожженной рукой пекаря стирал кровь, текущую из его носа.

Эта лужа припомнилась ей в тот день, когда она заметила свою мать, медленно идущую по двору под тенью развешанного белья. Она вдруг догадалась, что та ищет ее комнату и боится спросить. В эту секунду Виктория простила ей все. У нее сжалось горло при виде ее потерянного изможденного лица. Абайя сползла с головы и с одного плеча и держалась на втором плече. И так вот она стояла растерянно посреди двора. Был чудовищный зной, и Виктория расположилась работать в дверях своей комнаты, а внутри грела стакан молока для Клемантины.

— А, вот ты где, — хмыкнула Наджия, и выражение растерянности тотчас исчезло. Она присела на коврик Михали, который Виктория ей расстелила, и оглядела башню форм с папиросной бумагой. — Уж небось и разбогатела. Всегда была ловкачка. Маатук Нуну, уж конечно, на тебя не скупится. Приглядел тебя, еще когда была пятилетней, но ты предпочла подыхающего бедуина. Чего ты улыбаешься?

Виктория самой себе не верила, что рада ей.

— Я тебе приготовлю чаю.

— Спасибо, что вспомнила. Дорога длинная, а рот пересох, — сказала та и неприязненно сморщилась, потому что внучка внезапно к ней потянулась. Ноздри раздулись от запаха готовящегося чая. — И еще хлебца с сыром! — крикнула она Виктории, хлопочущей у керосинки.


Рекомендуем почитать
Сука

«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.


Слезы неприкаянные

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Всё есть

Мачей Малицкий вводит читателя в мир, где есть всё: море, река и горы; железнодорожные пути и мосты; собаки и кошки; славные, добрые, чудаковатые люди. А еще там есть жизнь и смерть, радости и горе, начало и конец — и всё, вплоть до мелочей, в равной степени важно. Об этом мире автор (он же — главный герой) рассказывает особым языком — он скуп на слова, но каждое слово не просто уместно, а единственно возможно в данном контексте и оттого необычайно выразительно. Недаром оно подслушано чутким наблюдателем жизни, потом отделено от ненужной шелухи и соединено с другими, столь же тщательно отобранными.


Незадолго до ностальгии

«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».


Рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.