Виктория - [69]

И еще одна страсть им овладела. Его знание арабского, который он изучил самоучкой, все улучшалось. С огромным увлечением он набросился на книги мировой литературы, которые в то время переводились в Каире. Из всех соперниц стена печатных текстов стала для Виктории соперницей самой упорной и неприступной. Как только книга закрывала его лицо, Виктория для него переставала существовать. Он ее не слышал и не видел. Иногда пересказывал ей какой-то кусок, который особенно его взволновал, но продолжал пребывать за этой стеной. Рафаэль с изумлением открыл для себя, что мыслители всех поколений подобны ему самому: их существом полностью владеет мысль о смерти и о том, что происходит между Ним и Ею. Пуританский перевод, сделанный в мусульманском Каире, называл это любовью, но он-то был уверен, что в оригинале писатели говорят о полыни и меде, которые он познал в близости с певицей из Дамаска, в будоражащем смехе Рахамы Афцы, пленявшем его сердце, в жарком сладострастии жены его брата, в бурном вихре и голубином ворковании Виктории и в его меланхолическом томлении по Мирьям.

Что касается смерти, то даже после лицемерно отфильтрованного свободного перевода это явление представало для него во всем своем величии. Писатели умеют так писать о смерти, будто сами ее пережили. В любом случае они умеют мастерски передать мысли и ощущения человека перед ее приходом. И он понял, что ни один из них не верил в то, что за этим мрачным порогом есть что-то еще.

И еще одну вещь внесли писатели в его жизнь. Всегда он считал себя смелым и умным, лучшим плодом, возникшим во Дворе за два последних поколения. Ему казалось, что он знает все и способен на все. Но вот явились гиганты духа и преподали ему должный урок смирения. Мир великой глубины, творческой фантазии и мудрости предстал перед ним, и он стоял, потрясенный и испуганный, как житель равнины, глазам которого впервые открылось великолепие гор. Его бесило, что эта смиренная мудрость пришла к нему лишь тогда, когда он сам уже почти на смертном одре. Ведь так приятно и удобно с нею жить, хотя она и не в состоянии подготовить человека к смерти.

Виктория не скрывала от него слез. Сначала ее слезы были ему приятны. Потом эти рыдания стали нарушать его покой, особенно когда он лежал ночами без сна, вперив глаза в потолок, и его кидало от ярости к ужасу. Он подозревал, что она оплакивает себя саму, и в этом была своя правда: будто они с Богом ее предали. В обществе людей, в котором она росла, не было принято оказывать социальную поддержку. Жившие в достатке женщины, овдовев, превращались в жалких нищенок. Когда умирал добытчик семьи, корка хлеба становилась мечтой жизни. Дети, будущее которых казалось раньше таким надежным, вынуждены были просить подачки, чтобы как-то прокормиться. Вот и их дочки вырастут и превратятся в чужих служанок. А сама она сделается одинокой, обозленной и всеми отвергнутой. Женщины будут прятать от ее глаз свое благополучие. Повернутся к ней спиной, захлопнут перед ней двери домов, страшась ее сглаза. А Мирьям, которая сегодня так ей завидует, станет ли и она ее бояться, когда Рафаэль умрет? И Флора — как будет к ней относиться? Конечно же не со слезами из-за потери любовника. И ей придется вернуться в дом отца, к своей матери, и это с двумя крошками на руках. И конечно же эта самая мамочка заставит ее поплатиться за каждую ее улыбку, которая родилась от ненавистного Рафаэля. И Виктория будет есть ее хлеб из милости и молчать.

Он зажег седьмую ханукальную свечу[37] и после этого повязал шею нарядным шерстяным шарфом, набросил на себя тяжелое пальто и кокетливо надел набекрень вельветовую шляпу.

— Сто лет не ходил в театро.

Она в тот день приготовила его любимую салону[38], намылась в окутанной паром лохани, попрыскала волшебными духами за ушами и в прорезь между грудями.

— Даже в доме жуткая холодина. Ты же знаешь, тебе нельзя простужаться.

— Я сейчас читаю историю, которая происходит в Германии. У молодой богатой девушки обнаруживают эту болезнь. Знаешь, куда посылают ее преданные родители? В горы, вершины которых увенчаны снегом.

— Если немцы психи, это не значит, что ты обязан выходить ночью на мороз. На улице все лужи, наверно, подернулись льдом.

— Заграничные врачи как раз рекомендуют бывать на свежем воздухе. На улице много кислорода. А это именно то, чего не хватает людям в моем состоянии.

Кислород. Она скривила лицо. Уж точно выловил это странное слово из своих книжек. Звучит и пахнет отвратительно.

— А в театро посетителям подают этот самый кислород прямо на подносах…. — И тут же спохватилась, что ляпнула что-то несуразное. От замешательства почувствовала, что запах пота сильнее аромата духов. — Давай шагай в свое театро, попроси там голых певиц, чтобы подали тебе самую огромную тарелищу кислорода, черт тебя побери!

Он кинул беглый взгляд на кроватки двух спящих дочек и вышел во тьму холодного двора. Откашливание прозвучало звонко, как в светлые юношеские годы. В этом дворе, как и в предыдущем, с наступлением сумерек двери сразу запирались на засов изнутри.

— Смотри, чтобы мне не пришлось стучаться, пока мертвые проснутся.