Виктория - [61]

Воскресенье было для Йегуды одним из удачных дней. Он бодро встал, помылся и надел тфилин[35], как человек, у которого со здоровьем нет проблем. Боли исчезли, и воздух струился в кровь, и вдруг показалось, что ему отпущено еще много добрых лет жизни. Он объявил, что идет в мастерскую, и, когда его брат и Азиза преградили ему дорогу, положил руку на сердце и сказал брату приветливо:

— Я себя чувствую так, как будто внутри праздник. Я сто лет не ходил в мастерскую и уже просто соскучился по работе.

— Господь нам помогает. Мы уже начали возвращать Рафаэлю долг. Посиди дома. Отдохни. Ночью были заморозки, и в переулках ужасно ветрено.

— Азури, дай мне пойти.

— Послушайся брата, — начала уговаривать Азиза. — Посиди еще пару дней дома.

— Я хотел после мастерской сходить к врачу, который лечил Абдаллу Нуну. Вы же помните, как он в прошлом году почти отдал концы, а этот врач поставил его на ноги. Говорят, что… — Слова застряли у него в горле, и он заметил, как вдруг смолкли обитатели дома, увидел Тойю, как она выскочила из-за мешковины, висевшей при входе в ее комнату, и заколебалась, не вернуться ли назад, и под конец на цыпочках, избегая его взгляда, пересекла Двор. Он увидел своего зятя-слесаря, подошедшего ко входной двери с каким-то странным видом.

— Азури, — прошептал он испуганно, — вы скрываете от меня какую-то беду.

Откуда-то из аксадры раздался радостный голос Наджии:

— Отец наших детей, у Фуада прорезался первый зубик!

Азури скорчил гримасу. С трудом скрыл отвращение к собственному отпрыску, у которого лицо темное и поневоле всегда напоминает ему беленькое личико умершего Баруха.

— Абдалла Нуну умирает, — сказал он брату.

— Да вы уже год назад его похоронили. Он выживет.

— На сей раз это конец. Может, уже и умер. Там его сын штурмует дверь, роется в вещах у тех, кто выходит из дому.

Губы Йегуды побелели. Над ними с Абдаллой Нуну нависло одно и то же проклятие. Оба они пытались перехитрить смерть вставными зубами, амулетами, полученными у Джури Читиата. И теперь, наверно, ангел смерти приглашает их на встречу. Азури и Азиза помогли Йегуде вернуться на свою лежанку.

Мурад, который был уже женат, вышел из своей комнаты и встал возле отца. Он выучился переплетному мастерству и теперь вместо костюма продавца в торговом доме носил рабочий комбинезон. Скатившись по перилам, возник Нисан, младший брат Виктории. Толстый, как Мирьям, и злобный, как мать.

— Абдалла Нуну подох! — проорал он. — Нуна рвет на себе волосы, а Маатук стучится в дверь. Вот потеха!

Отец окинул глазами посеревшее лицо Мурада, ликующую физиономию Нисана, а потом Наджию, вытаскивающую другую грудь, чтобы вложить ее в жадный ротик Фуада. Виктория смотрела на Двор со второго этажа. Несмотря на неурядицы, выбившие борозды на лице отца, он все еще удерживал за собой статус властелина Двора. После того как они с Мурадом ушли на работу, она взяла Клемантину и спустилась к Мирьям. Когда тишину прорезал крик Нуны, Мирьям съежилась, будто от судороги. «Господи, какой страх быть такой счастливицей!» — подумала Виктория и погладила Мирьям по голове.

Двери дома семейства Нуну настежь распахнулись. Джамила вошла первой — совершить обход, определить сцену, где она появится вместе с помощницами. Абдалла был богачом, и надежды ее взлетели до небес. На пороге Маатук Нуну на минуту прикрыл лицо шестипалой рукой, будто желая стереть следы усталости от бессонной ночи, проведенной им на страже. Он молча оглядел служителей погребального братства, вносящих гроб, и продолжил мерить шагами узкое пространство среди стен переулка, скрестив руки на спине, под горбом. Когда Виктория вышла из дома, взгляды их встретились. И в глазах его была не скорбь, а такая мутная страсть, что Виктории пришлось быстро отвернуть свое покрасневшее лицо. Отец только что умер, а он уже планирует месть и одновременно бросает на нее пламенные взгляды. Пройдя мимо, она вошла в дом его отца. Три сына Нуны были уже подростками и похожи друг на друга, как нераскрывшиеся ветви одной пальмы. У самой у нее ладони были, как всегда, выкрашены хной и брови выщипаны. Вчерашний макияж, который она позабыла смыть с глаз, особенно сильно подчеркивал нынешнюю скорбь. Она уже успела снять с себя бриллианты и золотые браслеты и стояла перед комнатой, где служители погребального братства производили ритуальное очищение ее отца, стояла и молча плакала. Такая была красивая, и ее боль тронула сердце Виктории. Обитатели переулка, все ей простив, сочувствовали ее горю. Когда служители погребального братства вынесли гроб, поставили его во дворе и встали, дожидаясь родных и соседей, чтобы выйти на похороны, Тойя всунула между зубами кулак. А Нуна заголосила в голос, когда ее брат впервые с тех пор, как был с матерью изгнан из дома, осмелился переступить его порог. Ссутулившись под грузом горбатой спины, он размеренным шагом приблизился к гробу и хриплым от бесконечного курения и усталости голосом объявил:

— Похорон не будет! — Потом, искривив шею, взглянул в пустое, чистое небо и добавил: — Будет стоять здесь, на солнце, пока не завоняет и его не сожрут черви.