Виктория - [33]

Ночь опускалась на Двор внезапно. Ее пугали крики пьяных солдат. Отец подозревал, что сторож, пользуясь всеобщим хаосом, ворует из их торгового дома рулоны тканей, а Йегуда и слышать ни о чем не желал. Плохие новости только усиливают боли в груди. Даже и в эти тревожные ночи отец искал утехи в теле ее матери, а та вся истерзалась, пытаясь разыскать пальто Саламана. И снова начал пухнуть ее живот. Раздавались и попискивания Тойи под прессом Дагура, у которого из-за войны не осталось приглашений играть на кануне. В эти дни Мирьям стала время от времени пробираться в постель к Виктории. Никто ничего дурного не видел в этой близости двоюродных сестер. Мирьям приближала губы к уху Виктории и будила в ней огонь.

— Ну до чего эта Тойя любит пососать! Это ж надо, такая пигалица, а какое весло в себя впускает! — И, слегка приподнявшись, она вглядывалась в ту сторону крыши, где была лежанка этой пары. — Ты послушай, послушай!

Виктория слушала, и лицо ее начинало пылать.

— Ей хочется еще и еще. Дагур для нее просто усталый старик. Ах! Ах! — стонала Мирьям. — Потрогай меня, потрогай! — говорила она и тянула пальцы Виктории к своим грудям и ниже. — Я думаю про Рафаэля и вся как в огне. Господи ты Боже, сколько я о нем думаю! Сегодня он коснулся моей руки, когда забирал миску. — И захихикала. — В яме у него шлюх нет. Говорю тебе, он меня прямо взял через руки. Ну, потрогай еще раз, потрогай. Смотри, как я…

Но на сей раз застенчивая рука Виктории на ее просьбу не откликнулась.

— Проклятая война! Он бы сейчас мог выбрать одну из нас с тобой, после того как выдал замуж сестер.

Азури как огромная туча прошелся по хрупкому телу Наджии. И повернулся на бок, уже в полудреме.

— Тихо вы там, сороки! — проворчал он.

А Мирьям все продолжала шептать:

— Ты веришь, что твой отец трахал мою мать? Умереть, как бы хотелось на них поглядеть!

Виктория заткнула уши и стала думать про одного только Рафаэля.

Глава 10

Сойдя с моста, она, и головы не повернув, сразу учуяла — за ней идет мужчина. Хищник, крадущийся за добычей. И здесь была та же проблема — как сделать так, чтобы ее не прибило к какой-нибудь компании, не втолкнуло туда из-за толчеи и суматохи, и в то же время как не слишком обособиться, чтобы он не принял это за сигнал, мол, милости просим. Но как ни велико было ее напряжение, парализующего ужаса она не испытывала. Из собственного опыта и рассказов других женщин она знала, что обычно это просто игра. Под покровом абайи, пользуясь чадрой как маской, женщины зачастую упивались подобными приключениями. Много недель без устали к ним возвращались и возбужденно, в деталях, описывали, как упорно их кто-то преследовал. Раз Азиза рассказала с некоторой даже гордостью, очень не понравившейся Йегуде и Азури: «Он, проклятый, до самого дома от меня не отставал! А у меня прямо волосы дыбом. И теперь он знает, где я живу. И что, если он подстережет меня в тупике переулка?»

«Игра, игра, волнующая и будоражащая, и ничего более!» — говорила себе Виктория, пытаясь как-то успокоиться. Из-за жесткой стены запретов, воздвигнутой между женщиной и мужчиной, наличие безымянного кавалера женщину даже радовало, дразнило ее воображение. Как правило, преследование кончалось ничем. Если преследователь не получал каких-то знаков поощрения, он приближаться не осмеливался, заговаривал еще реже, а если и заговаривал, то от волнения бормотал нечто нечленораздельное. По многим причинам он боялся не меньше, чем дичь, за которой гнался. Жестокие извращенцы и насильники шли в квартал Эль-Калачия. Обычный же мужчина или парень, пристававший к женщине на улицах города, знал — и еще как! — что он грубо нарушает священные законы морали. Более того, стоило женщине закричать в голос, как тут же возникала кучка святош и учиняла над ним расправу, пусть хоть он мусульманин, а она — еврейка. И потому рот у него пересыхал от страха не меньше, чем у женщины, ноги дрожали не меньше, чем у нее, и сердце колотилось так же бешено.

У входа в широкий переулок она быстро обернулась и, взглянув, его рассмотрела. Мальчишка, обыкновенный мальчишка. По-мальчишески простодушный, по-мальчишески опасный. Наглые усики и нежное лицо. Араб, никаких сомнений, по-европейски одетый, и сам в ужасе от того, что делает. Виктории, у которой под абайей — платье в пятнах от возни с малышками и лицо в дорожках от слез, ей, покинувшей дом, чтобы утопиться с нежеланным зародышем во чреве, — в тот момент ни к чему были преследования распалившегося юнца; не он ее волновал, а уверенность, что он пристально следит за каждым ее жестом и это опасно. Несмотря на холод, она вся взмокла, ноги не шли, и она старалась так высоко держать голову, что заныл затылок. Он ей что-то шепнул, не ясно что, и в его хриплых словах ей послышалась угроза — он собирается применить к ней силу! Но она принудила себя идти ровно, не улепетывать. Теперь ей уже не терпелось поскорее добраться до переулка, из которого несколько часов назад она бежала, проклиная все на свете; она еле сдерживалась, чтобы не крикнуть ему, что отнюдь уже не девочка, не распахнуть перед ним абайю, демонстрируя вздувшийся живот, не скинуть чадры, обнажая лицо, на котором следы ее поражения.