Виктор Васнецов - [4]

Приходят батюшка и матушка. Батюшка смотрит, как рисует сын.

– Хорошо! Только карандаш держи свободнее. Не нажимай. Вот смотри.

Берет у Виктора карандаш и легкими, неуловимыми черточками рисует окно, лавку под окном, кошку на лавке…

– Папа! – изумляется Виктор. – Ты художник.

– Нет, Витя. Чтобы стать художником, надо много и долго учиться. Вот прадедушка твой, Козьма Иванович, мог бы в художники выйти… Поедешь учиться, поглядишь его рисунки. До сих пор выставлены в Духовном училище.

– А что же он не учился?

– Средств не было. Проклятых средств! Да он и не жалел. Он свое священство, хоть и беден был, но ставил высоко. По призванию пошел в священники.

– А другие идут не по призванию?

– Бывает и так, не по призванию. Таким-то еще и легче. Они не о деле пекутся, о себе. Перед начальством угодничают… Но что это, сын, мы проводим время в таких скучных разговорах? Не лучше ли почитать… На какой странице мы остановились? А впрочем, страницы ты и не помнишь… В прошлый раз уснул.

– И я к вам! – говорит матушка Аполлинария Ивановна. Она усаживается у печи с вязанием, отец садится в кресло. Петяша калачиком – у ног матери, Витя с новым листом бумаги за столом.

– Итак, «Атлантический океан». – Михаил Васильевич открывает журнал, заложенный четками. – «Кораблям, шедшим из Европы в Америку, обыкновенно нечего было бояться флибустьеров, ибо на них по большей части находились только товары, которых продажа была и обременительна и скучна для разбойников; напротив, корабли, нагруженные золотом и драгоценными камнями и возвращающиеся в Европу, почти всегда становились их добычею, ибо флибустьеры никогда не пугались превосходства в силе…» Витя, а ты помнишь, почему морские разбойники назывались флибустьерами?

– Потому что плавали на открытых барках, называемых «флибот».

– Прекрасная у тебя память. Уверен, будешь получать высокие баллы. Ну, продолжим. «Петр де Гран, один из их вождей, родом из Диеппа, имел только одну барку с четырьмя пушками и двадцать восемь человек; с этой горстью людей напал он на большой вице-адмиральский корабль, зацепился за него крючьями и собственноручно прорубил в нем большое отверстие, так что он начал тонуть; в это самое время Петр и его товарищи вскочили на него и так испугали этим испанцев, что ни один из них не взял оружия для защищения себя. Вошедши в каюту начальника корабля, который играл в карты и ничего не знал о случившемся, он приставил к груди его пистолет и принудил сдаться…»

Подражая отцу, быстрыми линиями Витя рисует вице-адмиральский корабль и барку флибустьеров. Пираты лезут через борт, в руках у них кривые ножи, они все с трубками, а на корабле мешки с золотом.

– Хоть бы непогода унялась, – говорит Аполлинария Ивановна, распуская клубок. – Как бы Киря не заплутал.

– Киря не заплутает, – успокаивает матушку Михаил Васильевич, – да ведь и лошадь умница.

«Коля на каникулы едет! – ликует Витя. – Скорее бы проходил этот долгий вечер! Скорее бы!»

И карандаш сам собою рисует крытые санки, лошадь, кучера в тулупе…

Витя просыпается, как выныривает из пушистого теплого сугроба. Комната наполнена тихим добрым светом. Солнце словно прикрыло веками глаза, чтобы не разбудить детей невзначай.

Сегодня день необычный, но, заспавшись, Витя никак не вспомнит, в чем это необычайное? Молотя? Нет! Нынче сочельник – потя. Да еще какая потя! Сегодня не едят до первой звезды.

Ах, как трудно ждать вечера, но какая радость первому увидеть на небе светлую искорку.

Витя улыбается, встает… Но что это – на пустующей Колиной кровати спит человек. Витя поднимается на носки – Коля! Это Коля!

Руки и ноги сами собой сгибаются и выпрямляются, и Витя вылетает в соседнюю комнату в длинной ночной рубахе, встрепанный, пляшущий невероятную пляску радостного дикаря.

– Коля! Коля! Коля!

Все домашние собираются поглядеть на счастливое, такое непривычное в Вите буйство. Батюшка, матушка, дедушка Кибардин, стряпуха, вставший спозаранок Петяша, даже Киря и пробудившийся наконец Коля.

А потом голодный, сладко томительный день. Не только дети, но и взрослые чаще обычного подходят к окнам, смотрят – темнеет ли?

– Это еще дни короткие! – говорит стряпуха. – А вот коли бы в июне звезды ждали, живот набок бы съехал.

Петяша украдкой проверяет свой живот. Ему, как маленькому, давали сухарик, но он тоже голоден и тоже ждет не дождется первой звезды. Наконец терпения уже ни у кого не осталось. Слюнки текут, у стряпухи напечено, напарено, наварено, мазюней[1] пахнет. Все выходят на улицу.

Ели совсем уже черные, а снег синий, небо же, наоборот, серебряное, четко очерченное с двух сторон лесом, похоже на поднос для осетра.

– Горит! – воздев руки, радостно вскрикивает Михаил Васильевич, и все крутят головами и спрашивают: «Где? Где? Ну, где же?»

И находят вдруг, и замирают.

– А вон! – кричит Витя.

– А вон! – тычет в небо кулаком Петяша. Никто не торопится за столы, за еду. Один Коля вдруг убегает в дом и скоро возвращается. Но что это? Из рук его сыплются острые сверкающие звездочки, целый вихрь звездочек.

– Ах! – говорит Петяша.

И все смотрят на это диво, и брат, любимый, жданный, становится для Вити существом необычайным. Он – маг, житель чудесного места, зовомого Город.