Вифлеемская звезда - [9]

То, что ей следовало сделать, было повторением того, что она делала днем прежде. Она должна послать за Аланом и рассказать ему правду прежде, чем у нее будет время передумать. Если он разозлится на нее, если закричит или, что хуже всего, станет холодным, посмотрит на нее своими ледяными синими глазами и подожмет губы, то она, конечно, найдет для него резкий ответ. И нет нужды бояться его. Он никогда не бил ее, и она не думала, что может сделать что-нибудь настолько плохое, за что он станет ее бить.

А то, что он мог предпринять по отношению к ней, разве он уже не предпринял? Он решил отослать ее. Он уже не сможет сделать ничего хуже этого.

Ничего.

– О, Матерь Божья! – запричитала Энни несколькими минутами спустя, войдя в комнату с утренним шоколадом и увидев свою госпожу, стоявшую в углу комнаты, куда она бросила свое кольцо, – вы подхватите что-нибудь нехорошее.

Эстель бегло осмотрела себя и поняла, что она даже не накинула шаль поверх длинной ночной сорочки. Дрожа, она посмотрела на горничную и открыла рот, чтобы приказать девушке позвать его светлость, но вместо этого произнесла:

– Просто здесь холодно. Не принесешь ли угля, Энни?

Девушка присела в реверансе и вышла из комнаты.

И Эстель немедленно поняла, что момент упущен. В ту секунду, когда она открыла рот и произнесла слова о том, что следует принести уголь, чтобы разжечь огонь, она успела струсить.

Вчерашним утром было намного легче позвать Алана и признаться ему в пропаже алмаза. Тогда ей все еще было больно от обвинений, которые он швырнул ей в лицо накануне, и наказания, к которому ее приговорил. Она получила извращенное удовольствие, сообщив ему о повреждении его подарка, первого из тех, что он преподнес.

Но это утро отличалось от предыдущего. Этим утром она помнила его доброту по отношению к маленькому ребенку. И его ласковую нежность, проявленную к ней нынешней ночью. И ей хотелось бы надеяться, что, возможно, предыдущая ночь повторится сегодня, если ничего не случится в течение дня, не возникнет та враждебность, которая всегда крылась под видимой оболочкой их взаимоотношений, хотя и не выплескивалась на поверхность, за исключением тех случаев, когда ситуация выходила из-под контроля, как это произошло вчера утром.

Этим утром она струсила. Этим утром она не могла рассказать ему.

Она договорилась пройтись по магазинам со своей подругой Изабеллой Лоуренс. Ей нужно накупить всевозможных рождественских подарков до того, как к ним съедутся гости, и все свое время ей придется уделять им. Ей предстоит выбрать подарок и для Алана, она совсем не представляла, что ему подарить. У нее, конечно, уже имелся один подарок для него. Она уговорила лорда Хамбера, старого скрягу, расстаться с серебряной табакеркой, которой Алан восхитился несколько месяцев назад. Именно ее она собиралась подарить ему на Рождество. Но это было давным-давно. К тому же лорд Хамбер отказался обсуждать цену и взял всего лишь символическую плату. Кроме того, в прошлом году она так же дарила Алану табакерку. Ей хотелось преподнести ему в это Рождество что-то еще, что-нибудь особенное. Но что купить для мужчины, у которого все есть? Тем не менее, она наслаждалась утром, несмотря на проблему. Изабелла всегда могла поднять ей настроение своей легкой и непрерывной болтовней.

Она позавтракала в одиночестве. Ее муж, как сообщил Стеббинс, уже удалился в кабинет. Она не знала, радоваться ли ей или расстраиваться.

Но было еще кое-что, что она должна сделать прежде, чем уйдет. Она приказала Энни привести Ники в ее гардеробную.

Она улыбнулась ему, когда он стоял в двери: подбородок уперся в грудь, ноги переплетены. Он был чист и одет в шикарную ливрею. Но по-прежнему был трогательно худ и мал.

– Доброе утро, Ники, – поздоровалась она.

Он что-то пробурчал в одежду. Она пересекла комнату, присела перед ним и положила руки на тонкие плечики.

– Ты уже позавтракал? – спросила она. – И ты хорошо выспался?

– Да, миссис, – ответил он. – Мне кажется...

– Вот и чудно, – сказала она, поднимая руку, чтобы пригладить его волосы. – Ты действительно выглядишь шикарно. Такие блестящие светлые волосы. Теперь ты счастлив, Ники, когда у тебя есть настоящий дом?

– Да, миссис, – сказал он, шмыгая носом и вытираясь манжетой.

– Ники, – сказала она, – я вчера потеряла кольцо. В моей спальне. Ты не видел его там, когда спустился с дымохода?

Ребенок встал ровно, а потом завел одну ногу за другую и почесал носком пятку.

– Нет, конечно, ты не видел, – сказала она, нежно обнимая его худенькое небольшое тельце. – О, Ники, его светлость подарил мне кольцо на помолвку. А я его потеряла. Для меня оно было самой дорогой вещью в жизни. Как локон волос твоей мамы для тебя. И морская ракушка. – Она вздохнула. – Но, тем не менее, вчера в мою жизнь вошло кое-что дорогое. Я бы сказала, более дорогое, потому что одушевленное. – Она улыбнулась ему, склонившему голову набок, и поцеловала в щечку. – В мою жизнь вошел ты, дорогой. Я хочу, чтобы ты был счастлив здесь. Я хочу, чтобы ты рос счастливым и здоровым. Больше никаких дымоходов, я обещаю. Его светлость не допустит этого.