Ветры низких широт - [26]

Наташа Павловна принесла чашки, протерла их полотенцем. На столе появились хлеб, масло, сыр, словом, все, что полагалось к русскому чаю и что можно было достать в магазине (с некоторых пор в наших магазинах перестали покупать, а только доставали). Растопырив руки, Мария Семеновна вынесла на большом семейном блюде — осталось от свекрови и теперь должно было перейти по наследству к Наташе Павловне — пирог, от которого хорошо запахло пропеченным тестом. Это был гвоздь программы, Иван Сергеевич не выдержал и крякнул от удовольствия — пироги в доме любили и пекли по каждому поводу, а чаще без повода, просто по настроению. К столу еще не звали, и Иван Сергеевич принялся оглядывать рейд.

— Отвоевались, — сказал он привычно громко, ни к кому, впрочем, прямо не обращаясь.

— Кто же это? — тоже привычно спросила Мария Семеновна.

— Да «Гангут» с «Полтавой».

— Василий-то Васильевич, должно быть, теперь тоже на «Гангуте»? — спросила Мария Семеновна.

— На «Гангуте». — Иван Сергеевич беспокойно оглянулся на дверь: Наташа Павловна собирала там Катеришку к чаю. — Глядишь, скоро и на огонек завернет.

Мария Семеновна тоже посмотрела на дверь, сказала, понизив голос:

— А у нас и без него завтра гости будут. — И поперхнулась: из дома вышла Наташа Павловна с Катеришкой, которая сегодня днем много спала и, кажется, капризничала. Наташа Павловна приговаривала ей: «А вот бабушка пирожок испекла. Вку-усненький». Она слышала последние слова Марии Семеновны, но виду не подала, только подумала грустно: «Выходит, мы все деньки подсчитывали».

Иван Сергеевич не заметил Наташу Павловну, все еще рассматривал рейд, но тем не менее насторожился:

— Откуда бы им взяться, гостям-то?

Мария Семеновна лукаво взглянула на Наташу Павловну:

— А тот лейтенант грозился прийти.

— Не придет, — твердым голосом проговорил Иван Сергеевич. — Основательности в нем маловато. — Он увидел наконец Наташу Павловну, и под усами у него зачесалось. «Ах, черт! — сердито подумал он. — Ввяжешься с бабами в разговор, так сам хуже бабы станешь». — А придет, так всем места хватит.

— Погодка-то какая сегодня, — веселым голосом, как ни в чем не бывало, промолвила Наташа Павловна. — А Катеришка все капризничает.

«Много спала, вот и капризничает», — подумал Иван Сергеевич и ничего не сказал, только исподтишка погрозил Марии Семеновне кулаком, дескать, это ты все, старая, наводишь тут сумятицу.

Они наконец уселись за стол, и Наташа Павловна начала разливать чай, оставив свою чашку порожней.

— Ты чего это? — всполошилась Мария Семеновна.

— Катеришка пусть попьет, потом и сама почаевничаю.

— А может, обиделась на нас с дедом?

Наташа Павловна тряхнула головой и засмеялась.

— Нет, не обиделась. — Она потупилась в столешницу, послюнявив палец, начала собирать им крошки. — Завтра я собиралась к подруге... А вы, Иван Сергеевич, если он все-таки придет... — Она подняла на свекра глаза. — Скажите, чтобы больше не приходил. Вас он послушает.

— А вдруг это судьба?

Наташа Павловна горько улыбнулась, высветив в уголках губ лукаво-скорбные ямочки.

— Начинать все сначала? Опять вечные вахты, вечные надежды, вечные сомнения и вечное одиночество? — Она медленно покачала головой: — Нет... — и быстро повторила: — Нет, не-ет... Скажите, чтобы не приходил.

— Наташенька...

— Да помолчи ты, старая! — вспылил Иван Сергеевич. — Помолчать оно порой лучше, чем языком-то зря трепать.

— Ну, конечно, — обиделась Мария Семеновна, — все беседуют, рассуждают, говорят, а я... языком треплю. Господи, и в кого ты у меня такой грубиян?..

— Жизнь прожили вместе, бок о бок терлись. Вот и научился.

— Спасибо, — сказала Мария Семеновна, собрав скорбные губы в оборочку, — уважил.

Они чуть было не поссорились, но вмешалась Наташа Павловна. Подсадив Катеришку к Марии Семеновне, сама подошла к Ивану Сергеевичу, положила ему на плечо руку.

— Иван Сергеевич, Мария Семеновна, ну, будет вам. («Это все из-за меня, из-за меня», — между тем думала она.) Кто придет, кто уйдет — наше-то какое дело. У нас тут свой мир, созданный нами же, так и будем его беречь. («А вдруг он придет? — тревожно и радостно думала она. — А вдруг он все-таки придет?») Мария Семеновна, почитали бы вы стихи, те самые, написанные Анной Андреевной на нашем, — она подчеркнула голосом: нашем, — камне.

— А может, споем, как при Игоре, — почти робко предложила Мария Семеновна. — Я и гитару принесу.

— Можно и спеть, — согласился Иван Сергеевич, став сразу покладистым.

Мария Семеновна начала грузно подниматься, чтобы идти в дом, но Наташа Павловна опередила ее, взбежала на крыльцо, крутнула подолом длинной, разрезанной сбоку юбки, через минуту в окошке послышался первый аккорд. Наташа Павловна опять играла «Времена года».

— Тоскует, — сказал Иван Сергеевич.

— Тоска сердечная бывает разной, — заметила Мария Семеновна, налила в миску воды, вздохнув, начала мыть посуду. — А ты, Катюнюшка, побегай, потопчи ножками дедову дорожку.

Пианино смолкло, но Наташа Павловна долго не появлялась. Потом сбежала с крыльца (успела, кажется, подвести глаза и дивно при этом похорошела). Она подала гитару Ивану Сергеевичу: