Ветры низких широт - [25]

Суханов повернулся как подобает и скатился по трапу в низы. Он обещал прийти в домик за раскопом через три дня. Сегодня шел первый день, у него оставались в запасе еще два, но кто знал, когда «Гангуту» предписывалось вернуться в базу? И без вопросов ясно было, что знать об этом мог прежде всего командир, но ведь к нему не подойдешь и просто так не спросишь: «Товарищ командир, а мы когда вернемся в базу?» «Ладно, — подумал Суханов, — денек еще потерпим».

Оставив за себя на мостике Бруснецова, Ковалев спустился в каюту, ополоснулся, помял перед зеркалом подбородок — он был еще чистый — надел свежую рубашку и прошел в кают-компанию. Многие офицеры сгрудились в коридоре — одни курили, другие уже прошли в кают-компанию, но за столы не садились — ждали командира.

— Прошу к столу, — негромко позвал Ковалев, занял свое место во главе стола старших офицеров, и только после этого начали усаживаться и все прочие: походы, вахты, стрельбы, постановки мин — все это преходящее, неизменно только одно — порядок, освященный на кораблях столетиями и ставший традицией.

В море Ковалев никогда не засиживался за столом. Поэтому и сейчас, отобедав, он тотчас же поднялся на мостик, отпустил Бруснецова в низы, несмотря на то что у того на весь обед осталось минуты четыре-пять. Следом появился Суханов и доложил:

— Товарищ командир, обед личному составу роздан. Жалоб и замечаний не поступило.

Ковалев уже хотел отпустить его, но по глазам, ставшим почти треугольными, понял, что Суханова мучил какой-то вопрос.

— Ну, спрашивайте, Суханов... Спрашивайте.

— Товарищ командир, понимаю, что вопрос мой бестактный, но нельзя ли узнать, когда мы вернемся в базу?

Ковалев не удивился, не сломал брови домиком, только спросил безразличным голосом:

— Суханов, вы сколько времени ходите в лейтенантском звании?

«Спрашивать было не надо», — подумал Суханов и сказал:

— Скоро будет два месяца.

— Вот видите... А я уже три года стою вот на этом самом мостике. И знаете ли, не надоедает. Это моя жизнь. Есть такой парадокс: чтобы поскорее прийти в базу, надлежит править в открытое море. Подумайте об этом на досуге, Суханов.

— Есть, — сказал Суханов и опять подумал, правда, не совсем кстати: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»

2

«Гангут» возвращался в базу к исходу третьих суток. Ужинали по-походному рано, и за ужином Суханов был молчалив и озабочен, ел быстро, хотя до захода в гавань оставалось не менее часа. Блинов следил за его ложкой — корабельный ужин повторял обед, вернее сказать, на кораблях испокон веков было два обеда: ранний и поздний — и улыбаясь, наконец проговорил менторским тоном:

— Послушай совет старого медика: не ешь быстро. Ешь разборчиво, со вкусом, с пониманием того, что ешь. К старости сохранишь печенку и прочие органы, которые из скромности опущу. В цветущие годы, переживаемые тобою сейчас, будешь неизменно иметь прекрасное расположение духа.

Суханов покосился в сторону командирского стола: Ковалев стоял вахту, главенствовал в кают-компании старпом.

— Чистоплюй скорехонько обратит этот твой дух в свою противоположность.

— Не богохульствуй за столом — это во-первых, — заметил Блинов, сделав лицо значительным и серьезным. — Во-вторых, старайся пореже попадаться командованию на глаза.

— И рад бы, — сказал Суханов, — да не получается: то вахта, то дежурство.

— Назвался лейтенантом — службой не манкируй. Дяденька старпом знает, что делает. — Блинов неприметно кивнул в сторону Бруснецова. — На бережок сегодня смотаемся?

— Обещал быть в одном месте, — нехотя промолвил Суханов.

— Между прочим, я тоже обещал... И от твоего имени в том числе. Можно сказать, только для тебя и старался. В приличное общество хотел вывести. Это не какая-нибудь Галочка из ширпотреба и не какая-нибудь, которая в такси к незнакомым мужикам подсаживается. Я, конечно, ничего против не имею...

— Не трогай посторонних.

— Я никого не трогаю, только из-за тех посторонних у нас вся компашка разбрелась. Не пристало, маэстро, бросать флотское товарищество под первый встречный каблук.

Получалось везде кругло: Блинову откажешь — вроде бы человека обидишь, даже трех, если верить его словам, а не откажешь — сам в половую тряпку превратишься.

— Да я не бросаю, — сказал Суханов потерянно.

— И правильно делаешь, потому как нет ничего святее флотского братства.

На горизонте уже обозначился Херсонесский маяк — они подходили к внешнему рейду, — и на «Гангуте» сыграли тревогу. Из базы оповестили, что он сразу может заводиться в гавань.

* * *

А между тем в тот же час в доме на мысу возле Аниного камня собрались всей семьей попить чайку. Стол накрыли в саду под абрикосовым деревом — тут было прохладнее, солнце едва пробивалось сквозь листву и падало на скатерть ржавыми кружевами. Иван Сергеевич вынес самовар, уже вздрагивающий от нетерпения, как паровоз перед дорогой, сполоснул заварной чайник кипятком, бросил в него хорошую жменю чаю и поставил чайник на конфорку. Сделав свое дело, он отряхнул руки, к которым пристали чаинки, похлопал по карманам, намереваясь по привычке закурить, но вместо этого поднялся на крыльцо, с которого хорошо был виден внешний рейд, взял с подоконника бинокль, презент товарищей, когда расставался со службой.