Ветер западный - [82]
— И началось, — выдавил Картер. — Не знаю, что произошло, да и как я могу знать наверняка? Просто я вдруг сообразил, что Том Ньюман шагает прямиком в эту дьявольскую буйную реку и останавливаться он не намерен, и я двинул за ним, а он приказал не мешать ему. Но мы оба были уже по пояс в воде, хотя от берега почти и не отступили, и оба держались за то, что уцелело от устоя моста, и я подумал: если он вправду хочет умереть, то не стал бы держаться за устой. Разве я был не прав? Если он и правда хотел умереть, уже был бы под водой.
Слушая Картера, я невольно уставился в окно. Луна бледнела, подрагивая, день надвигался на нее. Но и день был бледным, дрожащим и неубедительным без птичьих песен.
— Мы особо не разговаривали, — продолжил Хэрри Картер. — Мы с Ньюманом. Река слишком голосистая. Но и так все было ясно, и я знал, почему он полез в реку, слова не нужны были. Он и прежде говорил о том, как воссоединится на небесах с женой и ребенком, а в этой жизни он хочет лишь сделать побольше добра людям, чтобы его впустили на небо, и чем раньше, тем лучше. Я понимал, что он задумал. Подол его накидки был набит камнями, о чем я догадался, когда полы накидки исчезли под водой, моя же колыхалась на поверхности, как юбка. Я попробовал стащить с него накидку. Он сам ее сбросил, что было нелегко, но он изловчился, будто давал мне понять: зря я лезу не в свое дело, он все равно утонет, только это займет немного больше времени. Но я рассудил иначе, ведь он освободился от накидки с грузом и по-прежнему цеплялся за мост — значит, в глубине души он сомневался, стоит ли умирать. Наверное, его накидку поволокло вниз по течению, где она и затонула. Вот я и обхватил его рукой вокруг талии, а это вам не за устой цепляться, и прокричал: “Я твой сын, я не отпущу тебя, мы пойдем домой, затопим печь. Все будет хорошо!” И чем он ответил?
Я глянул через плечо на Картера. Ньюман с камнями в подоле накидки, как в каждое Прощеное воскресенье, когда нас взвешивали. Сердце мое также внезапно наполнилось камнями при мысли, что Ньюмана больше нет. А над нами, далеко-далеко, едва дышала и меркла бледная луна.
— Чем же? — спросил я, потому что Картер очень хотел услышать этот вопрос.
— Он скосил глаза на меня, наш дорогой друг Томас Ньюман, и посреди этого хаоса и шума, когда не знаешь, что у тебя под ногами, он глядел на меня так серьезно и спокойно, что я подумал — он понял, как я люблю его и что он для меня значит, а затем он отнял руку от устоя моста. Я притиснул его к себе изо всех сил, вцепился в его рубаху, не помню, как долго это длилось, рубаха рвалась под моими пальцами и расползалась. Но вот в чем закавыка — мои-то руки были заняты, а его обе свободны, и он окунул меня головой в воду.
Картер умолк и опустил голову, глядя… на свои руки, наверное, что лежали на его коленях и — в моем воображении — походили на крабов. Увидеть их я не мог при том освещении, каким мы располагали.
— Вы слышали, что я сказал? Он окунул мою голову в воду.
Картер застучал зубами столь бешено, что, казалось, это рассвирепевший пес щелкает клыками, и я подумал, с чего Господь решил, что стучать зубами помогает согреться.
— Где покрывало, Хэрри? — Я не мог разглядеть, на плечах оно у Картера или нет. — Завернись в него поплотнее.
— Он сунул меня головой в воду, — повторил Картер, — и я увидел смерть близко как никогда, и потерял рассудок, и окоченел от холода, а когда я вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, я оттолкнул Ньюмана ногами и опять ушел под воду, а когда я опять вынырнул, в руках у меня по-прежнему была его рубаха, но его внутри не было.
Тишина, слышно было только, как Картер возится с одеялом, самого Картера я видел смутно — мелькнула черная тень, похожая на крыло, а затем он натянул покрывало на себя, шерсть на посконь. И мне привиделась рубаха Ньюмана, она колыхалась на быстрой воде, пустая, без хозяина.
— Я мог просто отпустить его, — сказал Хэрри. — Но я пнул его. Обеими ногами. Пнул так, что он отлетел. — Хэрри Картер поднял голову и впился в меня взглядом: — Богу видно, что творится под водой?
— Послушай…
— Мог Он видеть, как я пинаю Ньюмана ногами в ребра?
— Река у нас быстрая и мутноватая, и Бог не всегда за нами присматривает.
Что, как мы оба знали, было неправдой. Картер не сводил с меня глаз, в темноте обозначился овал его лица.
— Бог видел мои ноги, чего уж там.
— Он посмотрел тебе в душу, — сказал я. — Именно туда он чаще всего заглядывает. А душа у тебя добрая.
— Добрая? Если Он увидел мою душу, Он поймет, что было у меня на уме, то есть убить Томаса Ньюмана, — не просто дать ему умереть, но убить его.
— Лишь затем, чтобы он не убил тебя.
— Не убий.
— Убийство убийству рознь.
— Каждое воскресенье на мессе вы говорите нам: не убий. Не лишай жизни.
— По злобе, из алчности, из ненависти. Но душа твоя всегда была исполнена любви к этому человеку. Бог это видит.
— Никогда от вас не слыхал такого: не убий, если твоя душа не исполнена любви.
— А теперь вот говорю. Твоя душа должна быть исполнена любви. И что бы ты ни совершил, движимый любовью, Господь посмотрит на это милостиво.
