Ветер западный - [81]

В одеяле поверх ночной рубахи, в незашнурованных башмаках, страдающий похмельем, трясущийся — хорош священник. Но я заверил себя: ты не бросил Ньюмана в беде, Джон Рив, отнюдь, — ты удержал его от смерти, отказавшись расчистить ему дорогу в мир иной. Никто не посмеет сказать, что ты подвел его.

Мои верные ступни похолодели от облегчения. И понесли меня домой.

* * *

Спал я как-то дергано, и во сне, должно быть, переживал из-за того, что пламя свечи над дверью погасло, а потом мне, наверное, приснилось, что я развожу огонь в очаге, иначе бы я не проснулся в полной уверенности, что огонь разгорелся и я могу согреть около него замерзшие руки. Разбудил меня скрип открываемой двери, и я мигом сел в постели. Ни огня в очаге, ни язычков свечного пламени. Холодный пасмурный рассвет, и Картер передо мной; он стучал зубами, и от него несло рекой.

— Вставайте, — сказал он.

Ледяные руки Картера легли мне на плечи, парень был мокрым насквозь, и на мои запястья закапала влага — с его рукавов или волос? Робко прорезался дневной свет, но был он серым, невзрачным. “Ньюман здесь”, — подумал я, и хотя эта мысль явилась будто во сне, я знал: это не сон. Стоило мне учуять запах реки, исходивший от Хэрри Картера, и я сразу понял, что за известие он принес, но по-прежнему сидел в постели с застывшим лицом и, вероятно, смотрел сквозь парня, потому что он приблизил свое лицо к моему и повторил:

— Вставайте.

— Я…

— Томас Ньюман утопился рядом с мостом. Ушел под воду. Я сам видел. — Картер ткнул себе в глаза двумя расставленными пальцами, затем разрыдался, упав лицом в покрывало.

Я выбрался из постели, напялил подризник, вряд ли я полностью сознавал то, что поведал Картер, хотя ничего иного я и не ждал от него услышать. Надев подризник, я вмиг покрылся гусиной кожей. Эти бесконечные зимние ночи с сумрачными рассветами и утренними лунами. Враги голой плоти. Темная груда у моей постели — опознать в ней Хэрри Картера можно было только по всхлипам.

— Это из-за меня, — плакал он. — Из-за меня.

Я отошел вглубь комнаты, свечи зажигать не было сил.

— Что из-за тебя?

— Я загнал его под воду.

— Ты заговариваешься… иди-ка сюда, присядь.

К столу были придвинуты два кресла. Я вытащил одно. Картер горестно скривился и остался стоять на коленях у постели.

— Он пришел туда, чтобы утопиться, надо же такое удумать, ведь это грех страшный, утопить себя. И кто удумал? Том Ньюман… с ума сойти. Я пытался остановить его, и мы сцепились, и он окунул меня в воду, я отбивался и… — Картер оскалился и стиснул кулак: — Он пихал меня вниз, ко дну. — И тут же слезы и недоумение исказили его лицо, парень словно сам не верил тому, что говорил: — Он толкал меня ко дну.

— А ты отбивался, и в конце концов на дно опустился он.

— Я не хотел этого.

Я сел в кресло, от которого отказался Картер; он стоял на коленях в потемках и сырости, белки его глаз мерцали в темноте, а руки цвета молока были сложены как для молитвы.

— Это случилось до рассвета, Хэрри, а зачем ты вообще пришел на реку?

Хэрри Картер поднялся с колен и тяжело опустился на край постели, пригнулся, уткнув локти в колени. Скорбный вздох. Он тер ладони одну о другую, словно норовил извлечь из них искру, потом сжал кулаки и принялся покусывать ноготь большого пальца:

— Я мало сплю в последнее время, жена ерзает и ворочается в постели, но, ерзая, она не просыпается, зато я просыпаюсь. Дождь был такой, будто нас поливали из ведер. И я не мог заснуть, как ни старался. — Он откусил кусочек ногтя и выплюнул. — Я встал и сам не знаю почему побрел к реке. Вода прибывала — я беспокоился за овец на луговине. Боялся, а вдруг потонут.

— И Ньюман был там?

— Нет, он потом пришел. Был тепло одет и в сапогах. Меня он не ожидал увидеть.

Картер встал и заметался по комнате, его колотило. Я стащил покрывало с постели и накинул на его промокшие плечи. Он был мокрым, как вода, а кожа холодная, как гранит, и плечи острые, как палки. Картер завернулся в покрывало.

— Сперва он тянул время, болтал о всяком разном и сказал, что вышел подышать воздухом, чтобы выветрить свадебное вино из головы. Так он сказал. И непрестанно уговаривал меня вернуться домой в постель. Я видел, он будто мается чем-то, и домой не уходил. Мы шлепали по затопленному берегу, искали скот, и с дальнего луга доносилось блеянье, громкое и частое, но свету-то почти не было, да, считай, совсем не было, и мы не могли разобрать, увязли животные в трясине или нет. Тогда Ньюман сказал, что останется тут до рассвета и тогда проверит, как там скотина, и мы вернулись к мосту — или, лучше сказать, к тому, что осталось от моста, — и заговорили о звездах; по словам Ньюмана, там все устроено так же, как у нас, и там тоже живут разные существа. — Картер опять присел на мою постель.

— Дыши, дыши глубже, — сказал я, потому что его била дрожь, а дыхание как трепет шерстинки, зацепившейся за колючку.

— Потом Том Ньюман прекратил разговор о звездах, кивнул мне: “Извини, Хэрри”, зашагал к берегу и начал входить в воду. Как ни в чем не бывало.

Картер опять зарыдал, подвывая в отчаянии. Что в этих жестах и словах, сменявших друг друга в холодной тьме, было подлинным, а что иллюзорным? Ньюман у моей постели, Картер у моей постели, Ньюман у реки, Ньюман ступает в воду, Картер стоит промокший до нитки, ладонь Ньюмана на моем предплечье, ладонь Картера на моем плече. Мольба Ньюмана, пронизывающая, как стрела с оперением, и теперь она виделась мне настоящей стрелой с оперением, точно такой же Ньюман целился в меня в моем сне. Ничто здесь не было сном, но и не было безусловно настоящим. Разве Ньюман не отправился домой? Не к реке —