Ветер вересковых пустошей - [46]

— Радостью? Такой, как сейчас? — улыбнувшись, спросила она.

— Нет, так, как обязана жена принимать мужа своего, ждать его прихода, приносить радость, а не тоску, как ты.

— Какой муж, такая и встреча, — зло сказала Горлунг.

Карн в бешенстве ударил кулаком по перине, схватил её за плечи и, сжав, закричал:

— Я хороший муж, а ты …. ты …, ненавижу тебя, мне даже любиться с тобой не хочется, но ты моя жена, и это наказание богов, которое я не заслужил. Мне нужен наследник. Поняла?

— Не заслужил? Боюсь, что это меня боги наказали тобой, — прошептала она.

Бросил её на перину, Карн задрал сорочку жены, с неудовольствием поглядел на её худое тело.

— Ты даже для взора моего неприятна. Страшная вот ты какая, — сказал Карн, — словно не баба, а девчонка для брака не созревшая, одни кости.

— А ты положи рядом свою рыжую, чтоб не так тоскливо было, — усмехнувшись, бросила ему в лицо Горлунг.

Карн просто взбесился, увидев её ухмылку, не боится она его, не уважает, как положено доброй супруге. И он, размахнувшись, ударил её по лицу, лишь бы стереть эту усмешку, лишь бы не видеть её.

* * *

Княжичу Рулафу нелегко далось это время, время, когда он скитался по лесам, ища утешения, пытаясь забыть Прекрасу и её предательство, пытаясь излечиться от мук совести. Но, видимо, все дороги юного княжича вели только в отчий дом, в Фарлафград, ибо нигде покоя он не находил.

Рулаф помнил, как приняли его отец и мать, ни разу не упрекнув, в том, что он предал родного брата. А сам княжич, наскитавшись по лесам и полям, по чужим землям, с благодарностью принял их великодушие.

А брат… Карн тоже простил его. Долго, правда, обиду таил в своем сердце, но простил, и жизнь княжича наладилась.

Теперь в Фарлафграде, прощенный семьей, Рулаф не думал о Прекрасе более, воспоминания о ночах, проведенных вместе с ней, не посещали его даже во сне. Но иногда, глядя на какую-нибудь румяную девку теремную, невольно сравнивал её княжич с той, что была краше всех в Торинграде. А когда сообщили ему, что разрешилась Прекраса мальчиком, что-то шевельнулось в душе его, теперь воспринимал он её иначе, не как полюбовницу неверную, нет, она стала для него теперь бабой простой, обычной, с дитем. А он — княжич молодой и вся жизнь у него впереди, все дороги лежат перед ним, ступай по любой, будет у него еще и дом свой, и семья. А красавица княжна осталась в прошлом, там, где он еще был молод и наивен, там, где он еще верил женщинам, верил богине Ладе.

Глядя на Карна и стараясь ни в чем ему не уступать, Рулаф завел себе наложницу из девок теремных, возвысил русоволосую Власту. Даже строгая княгиня Силье слова ни сказала на эту выходку, хотя случись это раньше, до происшествия в Торинграде, Силье не позволила бы творить блуд в доме своем. Но теперь она разрешала все, что угодно, лишь бы сын младший не помнил о Прекрасе.

ГЛАВА 21

Червень 862 год н. э., Северная Русь, Торинград

Князь Торин не изменял своим привычкам и, как прежде, каждое утро верхом объезжал принадлежащие ему земли, в любую погоду, даже когда князю не здоровилось. Только теперь это не приносило ему былой радости, ведь эта земля перейдет не к его сыну. Эта мысль терзала Торина день за днем, ночь за ночью, и не было ему спасения, утешения и забвения. Казалось, что он уже должен был смириться с этим, но князь не смог, да и не хотел. Ему доставляло какое-то извращенное удовольствие бередить эту свою самую больную рану, раз от раза распаляя себя этими горькими мыслями всё больше и больше. Торин постоянно думал о том, что сын Фарлафа будет княжить на его земле, земле, добытой с таким трудом.

В жизни князя Торина было много дней жестокости, лютой кровавой бойни, но подкосил его брачный пир Горлунг и Карна. Даже себе Торин боялся признаться в том, что его земля достанется им, что все, за что он долгие годы бился, перейдет им. Этим двум. Тем, кого он не любил и не уважал, что за дети могут быть у них?

Горлунг… Торин жалел, что в тот вечер сорвал на ней всю свою злость, он тогда кричал ей страшные слова, говорил, что не боится её проклятий. А он боялся, боялся сильно, просто тогда, словно дух злой вселился в него, ведь помнил же он слова Суль. Но эти мирные годы, когда Горлунг лишь лечила людей, его людей, сделали своей дело, он расслабился и страх притупился, а в тот проклятый день всё пошло наперекосяк. С самого утра, всё шло не так. Зачем он говорил Горлунг о том, что она обычная, такая же, как все, что вся её вера в свой дар не стоит и куны? Ведь стоит лишь раз посмотреть в её глаза, такие же, как и у Суль, так становится ясно, что она другая, иная. Ведьма. Почему боги так прокляли его, послав сначала такую дочь, затем отобрав единственного сына? Что он сделал не в угоду богам? Торин не мог найти ответ на этот вопрос.

И теперь каждое утро князь открывал глаза со страхом, ибо ждал, что дочь нашлет на него гнилую болезнь. Он прекрасно помнил, что именно от гнилой болезни умирали неугодные Суль хирдманны, поэтому и ждал такой смерти. Смерти, недостойной воина. Этот страх липкими коготками схватил его душу и не отпускал. Несмотря на то, что время шло, а ничего не происходило, Торин свято верил в свою смерть от руки Горлунг, в то, что она не простит ему того последнего унижения. Злая, жестокая дочь, от которой теперь зависела его судьба, и то обретет ли счастье его душа.