Ветер противоречий - [8]

— Думай, Максим Кузьмич, — блистал глазками Евфрат. — Думай, а пока твой Николашка будет у меня работать.

— Слушай, Евфрат, что тебе с пацана? Да и в училище ему скоро…

— Не скажи, сын у тебя хваткий до работы. Только дохловатый, но за половину бича сойдет. Не шибко, видать, отец кормил его. Но и у меня, не обессудь, тоже нечем особо баловать этих бичей. Знаешь, на сколько я пролетел с пшеницей?! Вся сгнила, вся…

— Так он что, с бичами? — Максимыча заколотило.

— Ну, сам посуди, с кем же ему быть? Боюсь только, чтоб он туберкулез от них не подхватил, — лицемерно опечалился Евфрат.

— Ты понимаешь, что взял пацана в заложники? Понимаешь?..

— О чем ты говоришь, Максим Кузьмич?! — механически смеялся желтоглазый. — Ты вот даже участковому что-то наплел. Ну, даешь! Николашка твой сам ко мне приехал. Сам. Это любой колхозан подтвердит любому суду, любой милиции.

Про «любую милицию» — это правда. У желтоглазого какой-то родственник замначальника в УВД работает. Да и никакой милиционер за Невольку — на «территорию вольности» — не сунется.

— Слушай, Максим Кузьмич, деловое предложение. Отдал бы ты мне свой участок с фундаментом, тогда мы квиты. И пацана забрал бы. А то он еще вздумал на мою дочь глаз положить… — это искренне рассмешило желтоглазого.

— Я его сам заберу, — чуть осипшим от волнения, но решительным голосом произнес Максимыч, безотносительно сравнивая желтизну евфратовских глаз и желтизну отполированной ручки топора, который картинно, одним носиком, торчал в колышке опалубки.

— Нет, на мою дочку засматривается, ха-ха-ха, — не унимался Евфрат, как будто не обращая внимания на сказанное. — Вот зятек отыскался! Ему сначала нужно кое-что подровнять. По самую сурепку…

Проникновенное лезвие топора ослепительно сияло на солнце. И обух тоже был вполне боевым железом. Максимыч потянулся к инструменту, топорище удобно легло в его широкую ладонь.

— Эх-х-х!.. Будет тебе, твою шакалью мать, и мой сын, и участок с фундаментом, и — по самую сурепку!..

Евфрат, по-звериному учуяв неладное, метнулся в сторону. Топор с угрожающим фырчаньем пролетел мимо, звонко ударился о фундамент, высекая из еще сырого бетона сноп искр.

— Ах ты шакал! — Максимыч начал месить желтоглазого ногами.

Бил он Евфрата до изнеможения, тот пытался подняться, кричал: «Лежачего не бьют!» Но нападавшему было не до джентльменских правил. Евфрат затих. Кроме нечеловеческой усталости, Максимыч, казалось, ничего не чувствовал и не соображал. Автоматически вскочил в самосвал. Неуклюжая машина с грохотом рванула с места. Куда? За Невольку! Нужно срочно вырвать оттуда Николашку, а не то пацану конец. Максимыч был уверен, что желтоглазого он убил. Теперь только бы хватило бензина, только бы хватило!

Доски опалубки метались по всему кузову, как хуторские старшеклассницы в поисках счастья. Чушь какая-то: старшеклассницы, счастье… По размытой дамбе теперь не проехать. Срезая крюк, машина понеслась прямо по пшеничному полю. Перезревшее зерно шрапнелью разлеталось от движения новоявленного «степного корабля». Максимычу прямо за лобовым стеклом грезились бурты превшей на колхозном току пшеницы… Наконец, самосвал выскочил на укатанную проселочную дорогу. Теперь — вверх по Невольке до первого моста. Но он оказался малонадежным. Сухорукие перила безвольно зависли над водой.

— Господи, пронеси! Господи, пронеси… — неумело молился задубелый атеист.

Господь пронес. Теперь прямо по степи, туда, где виднеется отара овец. Животные перетекали по склону, как ртуть, оставаясь, впрочем, неделимым серым сгустком. Размеренно бредший за отарой рыжебородый чабан, встревоженный мчавшимся навстречу самосвалом, вскочил на рядом пасшуюся лошадь и стал опасливо приближаться — в сопровождении двух волкодавов. Максимыч тормознул машину, дружелюбно поздоровался, спросил, как лучше проехать в селение, к Евфрату.

— Вон опалубку ему везу. Сказал, чтоб срочно доставил…

— Опалубку, говоришь? — рыжебородый привстал на стременах, заглянул в кузов.

Там, действительно, ничего, кроме досок, не было. В кабине — тоже. Чабан взял театральный бинокль, болтавшийся у него на груди, осмотрел округу.

— Ну, если опалубку, тогда направо и вверх, четвертый дом на центральной улице.

Максимыч искренне поблагодарил чабана за такую подробную информацию. Тот, удивленный, еще долго смотрел в театральный бинокль вслед этому чудаку. Крайне редко появляются гости из-за Невольки на их территории, да еще и в одиночку. Что-то тут не так…

Максимыч затормозил у Евфратовского дома, не различая псевдоэкзотической архитектуры этого строения. Подогнал самосвал задом почти впритык к триумфальным воротам и пронзительно засигналил. Выглянула девушка в шелковом платке и с неуловимым взглядом.

— Быстрее разгружайте опалубку! — командным голосом крикнул он. — Евфрат прислал. Где твои бичи?

Появился бледнолицый, бродячими руками стал цепляться за борт, чтоб забраться в кузов.

— Где молодой?

Выскочил Николашка, прозрачный и нескладный.

— В кузов! — без объяснений рявкнул Максимыч и тут же ударил по газам.

Даже не оглянулся, спиною чувствуя, что сын уже в машине. Сделал круг по степи меж холмов, чтоб объехать рыжебородого чабана. Одушевленная равнина жертвенно стлалась целебной полынью под колеса. Мужчина краем глаза иногда замечал в зеркале заднего вида маячившую в кузове всклоченную голову сына. Вот так, без родительских соплей, — механизм его поведения был настроен на конкретную цель. Максимыч затормозил лишь у Невольки. Зеленая вода облизывала неприличные выпуклости глинистого берега — здесь речку вброд не переедешь.