Ветер и море - [14]

Баллантайн надел просторную рубашку и бриджи, решив, что еще слишком рано и в каюте слишком жарко, чтобы обременять себя плотной шерстяной курткой и форменным воротником, и белоснежная рубашка, расстегнутая у ворота, заметно контрастировала с темным загаром и густыми медно-каштановыми волосами на груди. Его лоб, сосредоточенно наморщенный, внезапно разгладился, когда он почувствовал едва различимые изменения в движении судна.

Летний шторм заставил их последние сорок восемь часов простоять на якоре в защищенном от ветра заливе, и таким образом они получили дополнительное время, чтобы залечить раны и провести необходимый ремонт парусов и оснастки. С первым утренним ветром они обогнули мыс Бланк, и, если погода продержится, через три дня бросят якорь в Гибралтаре.

– Да, кто там? – Услышав стук в дверь каюты, лейтенант, прищурившись, поднял голову.

– Раунтри, сэр.

Баллантайн не хотел впускать его, но потом вспомнил, что сержант был прислан по его просьбе.

– Входите, мистер Раунтри. – Вздохнув, Баллантайн убрал ноги со стола.

Каюта, расположенная в середине корабля, была небольшой и не имела окон. В достаточно комфортабельной для человека, ведущего спартанский образа жизни, каюте поместились койка, письменный стол и стул, книжный шкаф и небольшой шкаф для одежды, однако когда в каюту входили еще два человека, становилось очень тесно.

Как только сержант ввел в каюту жалкого оборванца, серо-голубые глаза лейтенанта расширились, а нос недовольно сморщился от омерзительного запаха, проникшего вместе с заключенным в его жилище.

– Господи, неужели нельзя было опрокинуть на него ведро воды, прежде чем вести сюда?

– Я так и сделал, сэр, – заверил его Раунтри, от отвращения тоже сморщив нос. – Но запах оказался очень сильным. Своеобразная флора, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Не могли бы вы пригласить ко мне доктора Рутгера? – Баллантайн смотрел на мальчишку, размышляя, разумно ли было поддаваться эмоциям. – У мальчика раны, их нужно осмотреть.

– Да, сэр. Что-нибудь еще?

Лейтенант задумался, размышляя, сыграла ли с ним шутку память или под складками грязной одежды мальчик действительно стал меньше ростом. Лицо его было серым от недостатка свежего воздуха, глаза провалились в глазницы, обведенные синими кругами.

– Когда заключенный последний раз ел?

– Будь я проклят, сэр, если знаю. Макдонадд говорит, что большую часть того, что они приносили, он бросал им в лицо.

– Вот как? Правда? – Опустив руки на стол, Адриан тихо побарабанил пальцами по дереву. – Спасибо, сержант. На данный момент это все.

– Да, сэр.

Когда дверь закрылась, Баллантайн пролистал стопку бумаг и аккуратно сложил их на углу стола. Он чувствовал, что пленник настороженно наблюдает за ним, следя за каждым его движением, и с трудом сдержал улыбку.

Но Кортни видела только его мрачное лицо и силу, которая исходила от его мускулов, когда он двигался. Она была сбита с толку неожиданным вызовом и не понимала, -что могло понадобиться от нее этому высокомерному, самодовольному янки. Глубоко в ее душе таился страх тюремного заключения в маленькой железной клетке и самый настоящий ужас, что ее отправят туда опять. Кортни всегда ненавидела тесное, замкнутое пространство, и клетка была одним из самых жестоких испытаний ее воли и выносливости. Она постоянно боролась с настойчивым желанием закричать, истерически разрыдаться, броситься на решетки и доски и умолять охранников дать ей хотя бы одно сухое одеяло, хотя бы один луч света, хотя бы один глоток свежего воздуха. Но она ничего этого не сделала, а сидела, молча сжавшись в темноте. И хотя ее щеки часто бывали мокрыми от слез, она не помнила, чтобы испытывала какое-нибудь чувство, кроме ненависти.

И сейчас ненависть мешала ей слышать и ясно мыслить. Глаза жгло от яркого света, мышцы сводило судорогой, кожу стянуло от грязи, пота и засохшей морской соли, и она болела от рубцов и ссадин, оставленных наручниками и твердыми решетками. Кортни потеряла синюю косынку, и ее волосы висели теперь сальными патлами, а отсыревшая одежда воняла плесенью.

Однако когда она в первый раз подняла взгляд и посмотрела на своего ненавистного врага, ее глаза были ясными и блестящими, и в их глубине горел зеленый огонь.

– Итак, мальчик, чему ты научился за последние семь суток, кроме как выбрасывать хорошую еду и наполнять вонью мою каюту?

Кортни пристально смотрела на него. Семь суток! В безвоздушной полутьме она потеряла представление о времени.

– Полагаю, ты не можешь ответить на прямой вопрос, – протянул Баллантайн. – Возможно, тебе нужна еще неделя одиночества, чтобы развязать язык?

– Нет, – к досаде Кортни, сорвалось с губ. – Нет, я... – Она умолкла, но самодовольная улыбка уже кривила его губы.

– Ты – что?

– Мне наплевать на то, что вы делаете, янки! – вызывающе огрызнулась она. – Но я отвечу на ваш вопрос: еда кишела личинками, а за запах благодарите собственное" гостеприимство.

– Ты привык к лучшим условиям жизни, да? – Баллантайн откинулся на спинку стула.

– Я привык жить как человек, а не как животное.

– Ты, мальчик, изъясняешься как образованный человек, – отметил лейтенант после продолжительной паузы. – Это означает, что ты не всегда был пиратом, так?