Ветер и море - [13]

Женщина и девочка возненавидели друг друга с первого взгляда. Миранда была чувственной и сластолюбивой. Поток черных волос и гордо выступающая пышная грудь не оставляли мужчин равнодушными. Она могла соблазнить мужчину одним только взглядом, восхитительно надутыми розовыми губками обещая ему удовольствия, которые не могло нарисовать даже самое богатое воображение, и громко говорила на безмолвном языке своего соблазнительного тела. Лишь Дункан Фарроу ускользнул от нее, и то только потому, что смотрел на нее как на дочь.

Принимая вызов, Миранда превратилась в пантеру, выслеживающую добычу. Она сосредоточилась на Дункане Фарроу с единственной целью – обречь его на поражение, несмотря на твердость позиций. Для атаки она выбрала его самое слабое звено – Кортни, предложив себя на роль заботливой опекунши. Миранда посоветовала Дункану убедить дочь научиться хотя бы основам женского поведения, а затем стала показывать девочке, как следует одеваться, как причесывать короткие волосы, которыми гордилась Кортни, чтобы они выглядели привлекательно, как носить корсет и как искусственно увеличить небольшую грудь, чтобы она плотно заполняла лиф платья.

Как и предвидела Миранда, Кортни восстала. Униженная, она набросилась с упреками на отца и его предполагаемую любовницу, вызвав у Дункана раздражение заявлением о том, что питает отвращение ко всему нежному и женственному. Дункан испугался, только теперь осознав то, что все остальные поняли уже давно, Миранда и Кортни были столь же непохожи, как ветер и море, – и в сердитом молчании отправился на «Дикого гуся», где его ждала Миранда с раскрытыми объятиями.

Миранда глубоко вздохнула и улыбнулась при воспоминании о том, как ее худой ирландец стоял неподвижно, словно скала, пока она неторопливо освобождала их обоих от одежды. Ее кожа светилась в затененной каюте, все изгибы подчеркивались, и зрелое тело было похоже на подношение из чистого золота. И какое открытие она сделала! Ее неподатливый любовник был словно выточен из красного дерева, отполирован до атлетического совершенства, и на его внушительной фигуре не было ни дюйма лишнего жира. Сила его железных рук могла соперничать с силой рук Сигрема, а ноги состояли лишь из сухожилий и мускулов. Его тело было отмечено сотней шрамов: часть из них были получены в юности в Ирландии, многие – во времена его наемной службы в Европе, а большинство – за годы, проведенные в грабежах торговых судов на Средиземном море. Неистовый в занятии любовью, он был способен довести ее до полного изнеможения и оставить удовлетворенной – настолько удовлетворенной, что ей, вероятно, было бы достаточно его как единственного любовника, несмотря на приводящую в бешенство его безумную любовь к дочери. Но, даже допустив Миранду в свою постель, он оставался холоден и равнодушен к ней, как будто она была только средством удовлетворения его физических потребностей. За десять минут до того, как уложить ее в постель, и через десять минут после этого он становился чужим – опасным незнакомцем со скверным характером, посторонним, скрывающимся за непроницаемой стеной сокровенных эмоций, куда имела доступ только Кортни.

Это унижало и сводило с ума, и Миранда не раз предпринимала попытки наказать его, отправляясь куда-нибудь в поисках внимания, которого страстно желала – однако не у него на глазах. Он был не из тех, кто прощает, и не из тех, кто сквозь пальцы смотрит на измену, но ей доставляло тайное удовольствие знать, что она обманула его, что она может оставить его, когда только пожелает.

А теперь у нее не было выбора. Дункан мертв, и она, Миранда – Золотая Миранда! – в который раз перешла в другие руки. Если бы она очень постаралась, то могла бы выдавить пару слезинок за помин души своего любовника – он не заслужил быть повешенным как собака, – но слезы были не в ее характере. Конечно, она часто проливала их, и всегда с пользой, но не могла вспомнить, когда в последний раз по-настоящему плакала. Она выживала и, более того, знала, как выжить с минимальными потерями, и в этом состояло еще одно резкое различие между мирами Миранды и Кортни Фарроу: одна томилась в шелках и атласах, другая должна была утверждать себя в зловонных тюремных камерах.

Сравнение позабавило Миранду, и она свернулась калачиком под прохладной шелковой простыней. Уголки ее губ растянулись в улыбке, когда она в десятый раз подумала о том, как Кортни Фарроу, избитую и истекающую кровью, бесчувственную и сломленную духом, тащат из сырого трюма и ведут под голодными, плотоядными взглядами команды. Это станет для нее концом, и Миранде очень хотелось бы посмотреть на это, но, конечно, после недели заточения маленькая сучка наверняка мертва.

Рассматривая носы своих начищенных сапог, лейтенант Адриан Баллантайн недовольно нахмурился, заметив пятнышко соли, которое проглядел один из юнг. Лейтенант был чисто выбрит, и после только что принятой ванны его влажные волосы отливали цветом полированной меди в мягком свете фонаря. Он сидел, небрежно закинув скрещенные ноги на угол письменного стола и сложив длинные тонкие пальцы щепоткой под нижней губой.