— Так оно и следует быть! — тотчас откликнулся кто-то.
Все громко засмеялись.
И как свежий ветерок уносит мрачные тучи, так веселье развеяло страхи, а надежда — тревоги. Никто уже не жалел, что переговоры прервались. Так-то оно и лучше: пусть военные сами договорятся или пусть случится что-то еще. Но мир какой-никакой, а все-таки будет, это уж как бог свят!
И он уже не за горами.
— Эх, много б я дал, — проговорил один, — если б мне первому мирную весть услыхать!
И всем захотелось тоже услышать эту весть первыми, один только Арпад не сказал ни словечка. Оно, правда, ему и не приличествовало бы. Когда взрослые о таких серьезных вещах рассуждают да еще шумят, детям надо помалкивать! А уж если кто не только о приличиях помнит, но и пчелку желает в пример себе взять! А видел ли кто такую пчелку, которая, нагрузившись золотистой пыльцой, вмешалась бы в какую-нибудь кутерьму?!
Никто такого не видел.
— Давайте назначим премию! — предложил вдруг женевский глава.
— Тому, кто весть принесет?
— Ну да.
Предложение всем пришлось по душе. И в этой народной «Женеве», на берегу маленькой речки, которая все-таки где-то вливается в море, принялись горячо обсуждать предложение. Ученый глава предложил учредить звание, чтобы им наградить первого вестника, но его чуть не побили за такую бессмыслицу. Всем хотелось придумать какую-нибудь живую награду, в которой заключалось бы будущее. Так и вышло: после долгих препирательств сговорились на том, что женевская компания купит двух жеребят тому, кто первым принесет мирную весть. Двух рыженьких жеребят — пусть танцуют, возвещая великую радость, и пусть одного назовут Весна, а другого Цветок, и пусть они всегда будут вместе, как и положено весне и цветам.
— А знак-то какой он подаст? — спросил кто-то.
— Вестник, что ли?
— Ну да!
— Пусть подожжет «Позорный столб»! — сказал женевский глава.
Все посмотрели на него так, как будто сказали хором: «Поглядите на него, да он совсем поумнел, с тех пор как перестал читать свою газету!» И предложение приняли без всяких поправок: тот, кто первым подожжет «Черное дерево», получит двух рыжих жеребят.
— А второму что?! — поддал кто-то жару.
Это уж была воистину глупость, сказанная сгоряча, ведь сжечь дерево можно один-единственный раз — а не первый и не второй. Особенно такое, как это «Черное дерево», у подножия которого запеклась кровь молодых парней, тех, чью пролили там кровь — жертвоприношение любви.
— Дадим и другому что-нибудь? — настаивал тот же голос.
— Кому?
— Кто сумеет поджечь его и во второй раз?
— Тому пусть достанется звание! — сказал отец Арпада.
Все посмеялись, ладно, мол, пусть тому достанется звание; и «Женева», после столь удачно выполненной работы, весело разошлась. Каждый шел домой, согреваемый надеждой, надеялся и Арпад, шагавший рядом с отцом. Паренек помалкивал, но блестевшие глаза его видели двух танцующих на обетованной земле рыженьких жеребят.
И его душа, словно мудрая бабочка, весело порхала над жеребятами. Они уже прошли полпути, когда отец промолвил:
— Ну, собрала ли что-нибудь пчелка?
— Принялась за дело, — ответил Арпад.
— Что ж, пускай трудится.
— Для этого свобода нужна.
Пристально поглядел на Арпада отец, а когда хорошо разглядел глаза его и лицо, сказал:
— По мне, так лети…
Этого и нужно было Арпаду — летать на свободе. Он тотчас начистил крылышки и полчаса спустя уже шагал к городу, до которого было от их села восемь километров. Там, в городе, на берегу Кюкюллё, был один постоялый двор. Арпад хорошо знал и хозяйку его. Он направился прямо туда и спросил у хозяйки:
— Можно я у вас что-то спрошу?
Хозяйка тоже знала Арпада: они ведь с отцом, приезжая на телеге в город, всегда останавливались у нее.
— Спрашивай, — разрешила она.
— Вот, скажите вы мне, — продолжал Арпад, — кто в этом городе такой человек, что лучше всех и скорее всех узнаёт новости.
— Учитель он, на пенсии, у него такая вот белая борода, — сказала женщина. И еще сказала, где он живет.
А больше ей объяснять не пришлось, потому что Арпад быстренько с ней распрощался и со всех ног побежал к господину учителю. Он застал престарелого учителя дома. Очень складно ему представился, скромно попросил прощения, что потревожил. И сразу так понравился старику, что обнял он мальчика и сказал:
— Ну, чего тебе нужно, сынок?
— Мне… двух рыженьких жеребят, — ответил Арпад.
Старый учитель спервоначала не знал, удивляться ему или просто сказать, что не понял. Но он держался так истинно по-отечески, что Арпад рассказал ему и про женевское собрание, и про решение подарить двух жеребят самому первому вестнику, если будет на то господня воля и когда-нибудь он наступит, великий тот день.
— Наступит, сынок! — сказал учитель.
— А как мы узнаем? — опять спросил Арпад.
— Будем следить.
— А мне вы скажете?
На глазах у старика показались слезы, так необыкновенно прозвучал этот вопрос. Он вырвался из самых глубин, в нем была тоска и сомнение: да захочет ли этот барин поделиться вестью с деревенским мальчишкой? Так вздыхает чистое сердце, что сродни ангелам, так звучит голос влюбленного, которого иной раз не слышат… Старый учитель еще раз обнял паренька и сказал:
