Вёсны и осени господина Люя (Люйши чуньцю) - [6]

По замыслу авторов, этой главой открывается годовой цикл, поэтому она как бы возглавляет все прочие. Последовательно излагаются сведения астрономического характера, приметы из жизни природы, ритуальные действия "сына неба", которые приличествуют этому времени года, и его указы чинам, соответствующие данной весенней луне. Заключает главу перечисление бедствий, которые могут постигнуть страну, если указы, на основе которых строится деятельность должностных лиц и простого народа, не будут соответствовать именно этой луне. Таким образом, наблюдается определенный параллелизм между ходом светил, связанной с ним сменой сезонов и ритуальным поведением "сына неба", которое в свою очередь может повлиять на некоторые природные явления.

По этому композиционному принципу строятся и остальные одиннадцать глав "Полунных указов", однако в главе "Мэнчунь" мы обнаруживаем еще и оригинальное "резюме", в котором как бы выражается основная идея "Полунных указов", как она понималась авторами "Люйпш чуньцю". Так, здесь говорится: "Нельзя идти против законов (дао) неба, нарушать правила (ли) земли, преступать людские порядки (цзи)"[32]. Эта формула встречается только в данной главе, но можно считать, что в ней выражен общий принцип "Полунных указов", и, по всей видимости, в ней заложен ключ к пониманию всего последующего текста.

В этой формуле мы сталкиваемся с теми же категориями, что и в "Послесловии", поскольку и дао неба, и ли земли, и цзи человека есть, конечно, проявления на различных уровнях всеобщего закона ли, о котором шла речь в "Послесловии". При этом ясно, что предполагаемые "изменения", "нарушения" и "возмущения" установленного порядка суть результат деятельности человека как одной из обладающих известной самостоятельностью мировых сил, причем наиболее широкими возможностями в этом отношении обладает "сын неба" как источник власти, проявляемой, в частности, в форме "полунных указов".

Другое отклонение от композиционного клише "Полунных указов" связано с тем обстоятельством, что в его тексте заложены как временные (связанные со сменой лун), так и пространственные (связанные со сторонами света) характеристики. Поэтому далеко не все изменения происходят в "указах" полунно — многие атрибуты остаются неизменными в течение сезона. Таковы циклические знаки, имя бога, дух, название твари, нота из пятиступенного звукоряда, а также число, вкус, запах, место и порядок жертвоприношений, цвета убранства, знамен и экипажей, ритуальные яства и сосуды, употребляемые "сыном неба". Поскольку же все это есть атрибуты пяти стихий, а сезонов лишь четыре, авторам "Полунных указов" приходится ввести для стихии земли соответствующую пространственную единицу, а именно так называемый "центр", и поместить его в середину годового цикла, т. е. в главу, соответствующую третьей луне лета, — "Цзися"[33].

Текст, связанный с "центром", не имеет параллелей в других главах "Полунных указов" и занимает в главе "Цзися" более чем скромное место в связи с явной невозможностью найти для него полный набор временных признаков. Это несомненно вынужденное и потому тем более значимое отступление от композиционного клише "Полунных указов".

Однако эти отступления от единой схемы изложения материала в "Полунных указах" в главах "Мэнчунь" и "Цзися" нетождественны по характеру. Отступление в "Цзися" имеет основанием логику числового комплекса: авторы не могли убавить число стихий или увеличить число сторон света, даже если бы это и приводило к полной композиционной симметрии всех двенадцати глав "Указов", — изъятие текста, связанного с так называемым "центром", невозможно, так сказать, по внутренним причинам. Отступление в "Мэнчунь" может быть удалено совершенно безболезненно для текста, поскольку внутренне с ним никак не связано, — стало быть, должны существовать какие-то внешние причины для сохранения этого текста в ущерб полной композиционной симметрии.

На наш взгляд, этот текст обращен не только и не столько к главе "Мэнчунь", сколько к тексту "Полунных указов" в целом — именно поэтому он помещен в первой главе первой книги. То обстоятельство, что он текстуально перекликается с той частью "Послесловия", в которой повествуется о "Двенадцати заметах", указывает на его функцию — это своего рода композиционный мостик, перекинутый от текста "Указов" к остальным главам "Двенадцати замет". Общность материала здесь и там призвана подчеркнуть "телесную" связь "указов" и "замет", построенных по разным композиционным клише и потому имеющих между собой, вообще говоря, мало сходного. Текст в "Мэнчунь" может помимо всего прочего служить косвенным свидетельством в пользу отнесения "Послесловия" исключительно к "Двенадцати заметам".

То, что необходимость подчеркнуть связь между "Указами" и "Заметами" в целом ощущалась авторами довольно остро, видно из тематики глав, примыкающих в каждой книге "Замет" к тексту "Полунных указов". Так, в главах, примыкающих к весенним лунам "Полунных указов", речь идет преимущественно о воспроизводстве жизни, что хорошо увязывается с предписываемым временем года циклом полевых работ. Летние луны обрамляются главами, посвященными музыке, что вызывает реминисценции фестивалей плодородия. Осень отдана ратным делам, зима — похоронным обрядам. За таким распределением тематики видна забота авторов о соответствии описываемой деятельности времени года, т. е. в конечном счете ее "стихийном" обосновании. Связь между "Полунными указами" и остальными главами "Двенадцати замет" помимо формально-числового выражения приобретает еще и тематически-композиционное.