Весна Михаила Протасова - [5]

«Пойду к деду, поговорю еще. Не получится — пусть сам Андрей Никитович с ним разговаривает», — подумал Михаил и зашел в магазин.

Обшитый дощечкой, с плитой посредине, магазин внутри казался еще меньше, чем снаружи. Поселковые женщины стояли у прилавка тесно, но без разговоров, стараясь не мешать молоденькой продавщице. Она жила в соседях и дружила с его женой Галей.

— Здравствуйте! — негромко сказал Михаил и хотел из уважения к женщинам немного постоять, но продавщица увидела его, позвала. Он послушно протиснулся к прилавку, подал деньги.

— Одну…

— А хлеба, чтобы Гале не ходить?

— Сама купит, я не домой.

— А… — продавщица с пониманием улыбнулась, подала бутылку.

Михаил сунул поллитровку в карман своей новой зеленой куртки. Чувствовал, как женщины с любопытством смотрят вслед, видно, гадают, по какому срочному делу мастеру потребовалась водка.

Крытый жердями двор деда Щеглова Протасов прошел не торопясь, постоял в сенях и осторожно постучал в двери.

— Чего там стукать, входи… — послышался голос деда Щеглова.

Он сидел мирно, уютно, у кухонной плиты на низкой скамеечке, специально им сделанной, чтобы в стужу греть спину. Нацепив очки, листал «Огонек» с видом насупленным, но спокойным. При виде Михаила неторопливо отложил журнал в сторону. В избе пахло берестяным дымом, весело потрескивало в печи, красно светились дырки в топочной дверце.

— Ага, пришел… Ну-ну… — снял очки дед. — Раз пришел, то уж проходи — гостем теперь будешь.

Упершись ладонями в поясницу, он поднялся навстречу виновато разулыбавшемуся Михаилу, загреб его протянутую руку, легко тряхнул, дав почувствовать, что есть еще силенка, ухмыльнулся:

— Давненько не видались…

— Извиняться пришел, Калистрат Иванович, за наши неправильные действия.

— Давай, извиняйся… — благодушно разрешил Калистрат.

«А старухи-то нет»… — глянув в комнату, с сожалением подумал Михаил и повернулся боком, чтобы Калистрат не заметил его оттопыренный карман.

— Чего мнешься-то? Ставь ее вот сюда да раздевайся! Какой это разговор у порога на ногах? — оживился дед. — Да ты проходи, садись к столу, чего в косяках стоять — не упадут ишо…

— Вообще-то я ненадолго… Как-то неудобно у нас вышло… — Михаил все же снял куртку, повесил ее на вешалку, прошел к столу. — Вы бы извинили, Калистрат Иванович: дело-то, сами понимаете, производственное…

— А я что говорю… — перебил Калистрат. — Ведь чуть меня на грех не навели. Оно разве так делается? Пригнали бульдозер и давай ломить, ни тебе спросу, ни разрешения. Эдак и избу снесут… Глазом моргнуть не успеешь — спихнут и место пригладят. Вон, прошлым годом у бабки Чернихи угол избенки вывернули машиной, и виноватых не нашли. Вот ведь какая история… Конечно, не стерпел я, погорячился…

Михаил хмуро глядел в пол: хотя голос у Калистрата воркотливый, мирный, но разговор, видно, получится долгий и еще неизвестно, с каким результатом.

— Две войны прошел: как-никак на старостях сказывается. Нет прежней удержи и терпения… Раньше куда как терпеливей был, — доверительно сообщал дед.

— Нервы у вас потрепанные, — согласился Михаил.

— А как же! Я подумал, на огород лес разгружать собираетесь. Оно и вправду деваться вам некуда — все ведь позакидали. И догляда совсем не стало: с одного места гребете, другое заваливаете. Сколь леса-то погноили, матушки вы мои! И чего вы так допускаете? Ведь очень это некрасиво…

— Сплав пойдет — разгрузимся… — обеспокоенно заерзал на стуле Михаил. — Чего ты, Калистрат Иванович, заладил: лес, лес… Мне самому тошно смотреть на такое, но надо как-то держаться. Не остановишь ведь, по-другому быстро не сделаешь. Помогать как-то всем надо…

— Так я разве против?! — горячо воскликнул Калистрат. — Об этом и сказываю, что ты приди ко мне, потолкуй, объясни — всегда за общественное стоять буду. Всегда! Я, хошь знать, Миша, человек не жадный. Ни-ни… Ты ко мне, если с добрым словом да с обхождением, — все отдам! Кожу свою на ленты исполосую, а хошь — и старуху свою не пожалею!..

Калистрат даже порозовел от своего озорства и лихости, посмеялся трескучим смехом.

Михаил тоже рассмеялся, запустил ладонь в копну темных, кудрявистых волос, покрутил головой:

— Даешь ты, Калистрат Иванович! Это ведь ни к чему. Мы бы, наоборот, помогли вам с огородом…

— Нет, не жадный я, — не слушая, перебил Калистрат, — и старуха у меня такая же. Сто сот старуха! Вот заладила вставить железные зубы, а денег на поездку маловато. Подрядилась пельмени в столовой вертеть. Скопила, значит, деньжат и улетела в город зубы вставлять. А в городе у нас три дочери, мой брат, да по ее линии родственники: то кума, то сватья… Прибыла она в город, и по гостям. Житейское дело: у одних народился кто, у других именины. Тут дочь сына женить надумала, а там новоселье у брата. И пошло, и поехало… Загудела моя старуха всерьез. Прилетела, свет, домой — ни тебе зубов, ни денег, да еще в нездоровье. Спасибо Веруньке, что доставила ее домой хворую. Теперь старуху с давлением в больницу положили. Вот Верунька придет сейчас, скажет, как она там…

Михаил вскинулся, поглядел на деда с острым любопытством и тревогой.

«Неужели Вера?! Конечно! Ведь она Калистрату внучка! Значит, приехала… Приехала, приехала…» — зачастило в голове Михаила.