Весна - [85]

Девушка негодующе вздрогнула, но Тошка притворился, что не замечает ее возмущения.

— На другой день председатель кооператива бай Иван позвал меня и, едва я переступил через порог, приказал:

— А ну, Тошка, подыми ногу!

Я тотчас догадался, зачем ему понадобились мои подошвы и показал правый сапог. Он уставился на мой каблук, где уже не было и следов подковки, и озадаченно покачал головой.

— Чудеса, просто чудеса!

Провел я его таким образом и задумал натворить дел еще похлеще. Собрал целую банду мальчишек. Даже председателев сын Милчо был с нами заодно. Шатались ночами по улицам, дубасили палками по плетням и заборам, дразнили собак, орали во всю глотку, не давали людям спать. Одним словом, безобразничали вовсю. Однажды на посиделках разбили на лампе стекло и давай в потемках гоняться за девчатами. Это переполнило чашу терпения. В тот же вечер шофер Колю и Вытю, ночной сторож кооператива, изловили нас, посадили в грузовик и повезли. Спрашиваем, куда они нас везут, — молчат. До рассвета ехали. Кругом тьма кромешная. Завезли нас в горы километров за шестьдесят от села. Высадили в глухом овраге. Ничего нам не сделали, пальцем никого не тронули. Колю развернул машину, а Вытю обратился к нам с такой речью:

— Вам, — говорит, — не место в нашем селе. Вам, — говорит, — больше подходит в лесу жить, среди зверей. Дерите здесь глотку, сколько влезет, затевайте потасовки с медведями!

Отругали они нас как следует и оставили. Растерянные, пошли мы по лесу куда глаза глядят. Ходили, ходили, а как животы подвело, повернули назад, к селу. Сраму не оберешься! Только на следующий день доплелись. На глаза людям показаться совестно — каждый знал, откуда мы явились. А во мне злоба не унимается. За неделю до того случая ходил я к Азмаку рыбу удить. Рыбы я никакой не выудил, зато вытащил из воды такое, что меня даже страх взял: блестящая коробочка, не больше куска мыла величиной, с обрывком фитиля. Невзорвавшаяся толовая шашка: фитиль погас прежде, чем взрывчатое вещество успело воспламениться. Я тогда со злости себя не помнил и потому недолго думая решил взорвать новую кооперативную молотилку вместе с людьми, которые на ней работали. Брошу, значит, шашку в барабан, и когда молотилка заработает…

Девушка глубоко вздохнула, словно ее душило что-то, в волнении кусала губы. А Тошка, даже не взглянув на нее, продолжал:

— Ночью прокрался я на четвереньках на гумно, подполз к молотилке, бесшумно поднялся на ноги и только успел заложить шашку внутрь, как вдруг за моей спиной — бах! — грянул ружейный выстрел, и пуля просвистела над самой головой. Я — бежать, обезумел от страха. Но когда несся через поля, кепка у меня зацепилась за ветку сливового дерева и упала наземь. Подбирать ее я не стал, потому что Вытю мчался за мной по пятам с ружьем в руках. Еле-еле ноги унес. А прибежав домой, я первым делом выкопал из старого сундука кепку покойного брата. Она была точь-в-точь как моя. Отец много лет тому назад привез их нам с Кортенской ярмарки. Вытащил я эту кепку, положил в головах, лег. Лежу, а самого трясет, как в лихорадке, и сон не берет. Наутро вызывают меня в сельсовет. Там уже все собрались: председатель бай Иван, ночной сторож Вытю, еще кой-какой народ. На столе — толовая шашка. У меня мурашки по спине забегали.

Бай Иван повернулся ко мне и говорит:

— Скажи, Тошка, ты ничего не терял?

Я мотнул головой:

— Ничего.

— А это? — показал он пальцем на шашку.

— А что это такое? — Я удивленно заморгал.

— Ты дураком не прикидывайся! Где твоя кепка, отвечай! — рявкнул председатель и вытащил из ящика стола мою кепку. — Твоя?

— Не моя, — соврал я, не моргнув глазом. — Моя дома.

Все растерянно переглянулись.

— Ступай-ка, Вытю, проверь, верно ли он говорит, — сказали мои следователи и молчали до тех пор, пока Вытю не вернулся с братниной кепкой в руках.

— Удивительное дело! — задумчиво пробормотал бай Иван и махнул рукой: — Пускай идет!

Но когда вечером встретились мы с ним у чешмы, он схватил меня обеими руками за плечи, тряхнул и процедил сквозь зубы:

— Слушай, убирайся-ка ты из села подобру-поздорову, пока я тебе все зубы не повыбивал.

Никогда не забуду, с какой ненавистью произнес он эти слова.

А осенью я и впрямь распрощался с родным селом — не потому, что испугался бай Ивана, а потому, что призвали меня в армию. Этот день был для меня очень тяжек. Для других наших призывников кооператив выделил подводы — нарядные, разукрашенные цветами. У лошадей на челках — красные звезды. До самого Белого Камня провожали всех ребят их братья и сестры, а меня — никто. Отец поглядел на меня мутными глазами и едва ли понял, куда я иду. А мать у меня — я и забыл тебе сказать — давно в могиле. Никто не пожелал мне доброго пути, никто цветочка не подарил. И на подводе места для меня не нашлось. Шагал я один по размокшей дороге и думал: «Пропащий ты, Тошка, человек, если в целом селе не нашлось такой руки, которая бы тебе лепешку на дорогу замесила. Придется полязгать зубами, покуда не зачислят на довольствие». Когда я перевалил через Кара Орман и очутился в густом лесу, обида придавила мне душу тяжелее, чем туча, что ползла над землей. Внезапно мелькнула мысль: а не укрыться ли мне в лесу? С какой стати я буду служить в армии? С голоду небось и так не умру. Тут и грибов полно, и дикие яблони найдутся, а коли станет невмоготу — стащу ягненка из стада у горных пастухов, как волк. И двинулся я в глубь леса. Бреду между деревьями, словно дикий зверь. Увидел спелый кизил, наелся до отвала. Потом спустился в глубокий овраг. На дне — узенький ручеек, а вдоль него — нежная зеленая травка. Гляжу, на полянке — партизанская могила. Заботливо огорожена ветками ореха. На надгробном камне высечены имена двух бойцов, павших за свободу народа. Возле камня — свежие осенние астры, желтые, с крупной сердцевиной и маленькими лепестками, похожими на пчелиные крылышки. Так и сверкают на солнце. Сердце у меня сжалось. Какой долгий путь должен был пройти тот, кто принес сюда эти астры, а для меня во всем селе сегодня утром ни одного цветочка не нашлось. Да и чего ради станут девушки дарить цветы негодяю, который покалечил молодые яблоньки и пытался взорвать общественную молотилку вместе с людьми? Я невольно стащил с головы кепку и долго стоял у той могилы. Мысли роем кружились в пылающей голове. Куда я иду? С ума, что ль, спятил? Почему бы и мне не попытаться быть таким, как другие? Может, и из меня человек получится. Не боги горшки обжигают. Неужто я хуже других?