Весна - [84]

— Странно, — произнес смущенный и озадаченный Тошка, — а мне совсем другое про нее рассказывали.

— Что тебе рассказывали?

— Что Марушка очень собой хороша.

— Обманули тебя. У нас народ побрехать любит. А ты и уши развесил. Неужто в нашей народной армии много таких, как ты?

— А ты почем знаешь, что я из армии?

— По ушам догадалась. Очень они у тебя красные и торчат. Должно, начальство не раз таскало.

Тошка не знал, как поступить: не то рассердиться и выскочить из двуколки, не то сидеть и слушать эту девчонку, которая мелет почем зря, что в голову взбредет. Ладно, пожалуй, лучше подождать — может, что еще о Марушке разузнает.

— А ты зачем к нашей Марушке собрался? Уж не приглянулась ли она тебе? — искоса взглянула на него собеседница.

— Я ее отродясь не видывал.

— До тебя тоже кое-кто приезжал в Каменец за шерстью, а уезжал стриженый.

— Что ты хочешь этим сказать?

— А ничего. Наша Марушка высоко забирает. И с чего бы? А как орден ей дали, совсем нос задрала. Люди для нее вроде козявок каких. Но хотя ты-то как раз, может, ей и понравишься: ишь, какие у тебя уши красные.

И она залилась громким, веселым смехом. Косы ее заплясали. А Тошка снова насупился. Впервые повстречалась ему такая. Озорная, задира… Но почему он на нее не сердится? Есть в ней что-то такое…

Дорога бежала теперь через каштановую рощу. Не видимые глазу птицы щебетали и резвились в кронах деревьев.

— Тпру-у! Стой! — откинулась назад девушка и туго натянула поводья. — Ну-ка слезай да распрягай лошадь! — приказала она своему спутнику.

Тошка неохотно поднялся, соскочил на землю и выпряг коня. С какой стати она вздумала им командовать?

— Что будем делать?

— В прятки играть. Велено мне попасти лошадь, а Марушка твоя подождет, ничего ей не сделается. Пускай коняка травку пощиплет. Погляди, какой красавец. Всем коням конь.

Конь, получив свободу, взмахнул хвостом и углубился в чащу. Девушка тоже соскочила на землю, протянула руку к ветке, сорвала несколько орешков, попробовала их раскусить, но не могла.

— Твердые! — сказала она и швырнула их в сторону. — Ох, до чего пить хочется! Вон там, за кустами, холодный родничок, да боязно мне идти с тобой в густой лес.

— Я людей не ем, — проговорил Тошка.

— В самом деле? Ну, тогда пошли. Я и забыла, что на простых свинарок, вроде меня, ты и внимания-то не обращаешь.

— Я ничего такого не говорил.

— Не говорил, да без того видно. Для тебя никого, кроме твоей Марушки, не существует.

— С чего ты взяла?

— Ах, значит, если случится встретить в лесу какую-нибудь этакую, то Марушку сразу по боку?

— Ты меня не знаешь!.. — скрипнул зубами Тошка и отпустил веточку, которую отвел было в сторону, чтобы дать девушке пройти. Веточка хлестнула ее по лицу. Она метнула в своего спутника гневный взгляд, но промолчала.

Вот и родник. Девушка недолго думая опустилась на колени на влажную землю и принялась с жадностью пить. Одна ее коса соскользнула в воду. А Тошка, чтобы не выпачкать колени, подложил себе палых листьев.

— Береги, береги брючки-то, — сказала свинарка. — Марушка стирать не умеет.

Она села на зеленую травку под каштаном и вытянула свои стройные, обветренные ноги без чулок, в резиновых тапочках.

— Присаживайся, — пригласила она Тошку.

— Рядом с тобой? Только чур не толкаться, — сказал юноша, опускаясь на траву и прислоняясь к стволу дерева.

Солнце стояло высоко в небе. Лес был безмолвен и тих. Лишь еле слышно, точно ребенок в зыбке, лепетал родничок. С дерева падали зеленые колючие шарики, лопались, и из них выскакивали каштаны, похожие на глаза молодой свинарки.

— Ты давеча сказал, что я тебя не знаю. Что ж, тогда расскажи мне свою автобиографию, покуда конь пасется.

— На что тебе моя автобиография?

— А я у нас в кооперативе вроде начальника отдела кадров. И с Марушкой мы, несмотря ни на что, в дружбе… Должна же я знать, что ты за человек. Только уговор: выкладывай, ничего не тая, все как есть, честь по чести.

Тошка почесал за ухом, призадумался.

— Рассказывай, братишка. — И она поглядела на него своими огромными глазами, в которых насмешливые огоньки уже погасли. — Очень я люблю, когда мне рассказывают что-нибудь хорошее, а листья над головой шелестят, шелестят…

«Братишка»… Как она хорошо это сказала! Это слово проникло в самое его сердце и притаилось там, как птенчик под крылышком матери. Не плохая, в сущности, девчонка, только забияка изрядная.

— Мне, — начал Тошка, — особенно хвалиться нечем. Но раз уж ты так настаиваешь, а делать нам все равно нечего, — что ж, отчего не рассказать.

И он заговорил. Поначалу слова с трудом слетали с языка, но мало-помалу он разошелся… Девушка слушала, опершись головой о ствол каштана, полузакрыв глаза. Какие длинные у нее ресницы! Нависли, точно две крохотные стрехи, за которыми спрятались насмешливые ее глаза.

— Ты меня слушаешь? — вдруг спохватился парень.

— Слушаю, — тихо ответила девушка. — Что же дальше?

— А дальше мой старик не захотел вступать в кооператив. У него, видишь ли, забрали виноградник у Белого Камня и дали взамен другой. Не лучше, но и ничуть не хуже прежнего. Виноград уродился — что надо. Но старик уперся: нет — и ни в какую. Так и не снял урожая. Пошли дожди, снег выпал — весь виноград у него снегом и замело. И отец запил. Вечером, бывало, до тех пор домой не явится, покуда из корчмы не вытолкают. Была у нас корова — продал, старая сеялка была — и той не стало. И луг наш у Азмака пропил. Только у нас и осталось, что ослик, на котором мы прежде возили виноград. Однажды смотрю — собирается отец в поле жать. Осла с собой прихватил. Поравнявшись с корчмой, завернул опрокинуть на ходу чарку. Но такой уж он человек — не пьет, не пьет, а начнет пить — удержу нет. Ну, выпил он, голова пошла кругом, забыл, куда и шел. А как деньги кончились, заложил осла, да и пропил. Нашел я его только после обеда — валяется посреди площади и ругается на чем свет стоит. Я чуть сквозь землю от стыда не провалился. Зло меня взяло, и решил я отомстить кооперативу, который довел его до такого сраму. В ту пору в новом кооперативном саду только-только покрылись листвой молодые яблоньки. И вот как-то темной ночью, когда шел дождь, взял я в руки дрючок, пробрался в сад и принялся крушить ни в чем не повинные деревца. Все их покалечил. А когда вернулся домой, спохватился, что меня могут опознать по железным подковкам на сапогах, оставившим отпечатки на мокрой земле. Отодрал клещами подковки и зашвырнул их подальше…