Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - [35]
Если говорить о визуальном впечатлении Русского Севера, то взгляду наблюдателя он открывал пейзаж, который был лишь поверхностно затронут как позднеимперским, так и советским проектами модернизации. Царское правительство не уделяло особого внимания Русскому Северу вплоть до Первой мировой войны, когда оно поспешно построило Мурманскую железную дорогу, соединившую Центральную Россию с Заполярьем[201]. В 1920 году Карелия получила определенные автономные права, и ее руководство, состоявшее главным образом из финских коммунистов-эмигрантов, стремилось оправдать автономию региона, сделав его образцом сбалансированной модернизации на периферии. Когда попытка добиться быстрой индустриализации провалилась, Карелия стала одним из первых мест, где на строительстве Беломорско-Балтийского канала было апробировано масштабное использование труда заключенных ГУЛАГа[202]. Однако в плане влияния на ландшафт Русского Севера попытки модернизации оставались весьма поверхностными. Его малочисленное население жило во множестве небольших сел, разбросанных по обширной территории; по данным переписи 1933 года, 250 000 сельских жителей Карелии проживали в 2700 деревнях на площади в 147 000 квадратных километров[203]. В силу географической и экономической периферийности региона в нем преобладала народная деревянная архитектура. Исключение составляли отдельные крупные города, прежде всего столица Карелии – Петрозаводск, где к 1939 году проживало 70 000 человек, а к середине 1970‐х годов – уже 200 000. Что касается природного ландшафта, Русский Север большей частью покрыт тайгой и испещрен озерами, реками и болотами, образовавшимися при отступлении ледников в конце последнего ледникового периода, – в одной только Карелии насчитывается более 60 000 озер и 20 000 рек.
Для многих наблюдателей пейзаж Русского Севера предстает как устойчивое сочетание хрупкой северной растительности, вездесущей воды и местной деревянной архитектуры: церквей, часовен, бревенчатых изб. Именно такая композиция преобладала в творчестве местных художников; в послевоенные годы многие представители петрозаводской художественной школы, такие как Борис Поморцев, Суло Юнтунен, Тамара Юфа и другие, специализировались на пейзажной живописи. В обзорном исследовании по искусству автономных республик РСФСР, опубликованном в 1973 году, «лирические пейзажи» были выделены как основной жанр карельский художников. Комментируя пейзажи Поморцева (ил. 3.3), его составитель Виктор Ванслов, видный советский специалист по эстетике, писал, что «Карелия предстает перед зрителем как удивительный край тишины и поэзии»[204].
Ил. 3.3. Борис Поморцев. «Субботний день». 1961 год. Музей изобразительных искусств Республики Карелия. ЖК-87 КП-1365. Воспроизводится с разрешения музея.
На картине Поморцева «Субботний день» (ил. 3.3) изображена старая деревянная баня на берегу окруженного хвойным лесом безмятежного озера, где у ветхих мостков пришвартована лодка. Картина, как и другие пейзажи Поморцева, отражает лирический взгляд, к которому располагают виды Русского Севера. Кроме того, сам факт, что Ванслов включил Поморцева и других карельских пейзажистов в энциклопедию советского искусства, свидетельствовал о том, что подобные пейзажи, соединявшие в себе элементы природы и внешне архаичной архитектуры, стали совершенно приемлемыми с точки зрения социалистической культуры. Северную природу, воду, деревянные постройки и лодки стали воспринимать как главные приметы облика Русского Севера в целом и Карелии в частности. В пейзажах советских художников сопротивление Русского Севера модернизации представало скорее не как изъян, а как достоинство. Карелию изображали как местность, где сохранились подлинные народные традиции, утраченные в самых урбанизированных регионах («Карелия как край поэзии»). Лиризм северного пейзажа стал отождествляться с исторической аутентичностью местного населения. В противовес довоенным нарративам ускоренной индустриализации архаичные элементы архитектуры и социальных отношений уже не воспринимали как нечто, с чем было необходимо бороться.
Движение от типичной композиции северорусского пейзажа к устоявшимся формам его культурной репрезентации и обратно к культурному производству местных сообществ, считающихся теперь продолжением и органической частью ландшафта, нашло отражение в документальном фильме, снятом в 1968 году по заказу Комитета по радиовещанию и телевидению Карелии в качестве «визитной карточки» республики. Фильм, носивший название «Земля карельская», был поставлен по сценарию Владимира Данилова, а режиссером выступил Юрий Рогожин – оба из Петрозаводска. Аннотация картины характеризовала ее как «фильм о прошлом и настоящем Карелии», показанной «глазами человека, родившегося и выросшего здесь»[205]. Повествование в фильме строилось вокруг небольшого села в Карелии (оставалось неясным, вероятно, намеренно, русское это село или карельское) на берегах неназванного озера. Сюжет – путешествие двух местных жителей на лодке: на рассвете они, десятилетние мальчик и девочка, отправляются в путь, в середине фильма – и дня – перед нами уже молодая влюбленная пара, а в сумерки домой возвращаются пожилые мужчина и женщина. В сюжетную линию были вкраплены кадры главных достопримечательностей республики, в том числе деревянных церквей, петроглифов, Кондопожского целлюлозно-бумажного комбината и одной из местных гидростанций; много внимания в фильме уделялось также традиционным ремеслам, в особенности строительству лодок.
В начале 1930-х гг. примерно шесть с половиной тысяч финнов переехали из США и Канады в Советскую Карелию. Республика, где в это время шло активное экономическое и национальное строительство, испытывала острую нехватку рабочей силы, и квалифицированные рабочие и специалисты из Северной Америки оказались чрезвычайно востребованы в различных отраслях промышленности, строительстве, сельском хозяйстве и культуре. Желая помочь делу строительства социализма, иммигранты везли с собой не только знания и навыки, но еще и машины, инструменты, валюту; их вклад в модернизацию экономики и культуры Советской Карелии трудно переоценить.
Книга представляет первый опыт комплексного изучения праздников в Элладе и в античных городах Северного Причерноморья в VI-I вв. до н. э. Работа построена на изучении литературных и эпиграфических источников, к ней широко привлечены памятники материальной культуры, в первую очередь произведения изобразительного искусства. Автор описывает основные праздники Ольвии, Херсонеса, Пантикапея и некоторых боспорских городов, выявляет генетическое сходство этих праздников со многими торжествами в Элладе, впервые обобщает разнообразные свидетельства об участии граждан из городов Северного Причерноморья в крупнейших праздниках Аполлона в Милете, Дельфах и на острове Делосе, а также в Панафинеях и Элевсинских мистериях.Книга снабжена большим количеством иллюстраций; она написана для историков, археологов, музейных работников, студентов и всех интересующихся античной историей и культурой.
В книгу выдающегося русского ученого с мировым именем, врача, общественного деятеля, публициста, писателя, участника русско-японской, Великой (Первой мировой) войн, члена Особой комиссии при Главнокомандующем Вооруженными силами Юга России по расследованию злодеяний большевиков Н. В. Краинского (1869-1951) вошли его воспоминания, основанные на дневниковых записях. Лишь однажды изданная в Белграде (без указания года), книга уже давно стала библиографической редкостью.Это одно из самых правдивых и объективных описаний трагического отрывка истории России (1917-1920).Кроме того, в «Приложение» вошли статьи, которые имеют и остросовременное звучание.
Эта книга — не учебник. Здесь нет подробного описания устройства разных двигателей. Здесь рассказано лишь о принципах, на которых основана работа двигателей, о том, что связывает между собой разные типы двигателей, и о том, что их отличает. В этой книге говорится о двигателях-«старичках», которые, сыграв свою роль, уже покинули или покидают сцену, о двигателях-«юнцах» и о двигателях-«младенцах», то есть о тех, которые лишь недавно завоевали право на жизнь, и о тех, кто переживает свой «детский возраст», готовясь занять прочное место в технике завтрашнего дня.Для многих из вас это будет первая книга о двигателях.
Главной темой книги стала проблема Косова как повод для агрессии сил НАТО против Югославии в 1999 г. Автор показывает картину происходившего на Балканах в конце прошлого века комплексно, обращая внимание также на причины и последствия событий 1999 г. В монографии повествуется об истории возникновения «албанского вопроса» на Балканах, затем анализируется новый виток кризиса в Косове в 1997–1998 гг., ставший предвестником агрессии НАТО против Югославии. Событиям марта — июня 1999 г. посвящена отдельная глава.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС.
Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.
Это книга о горе по жертвам советских репрессий, о культурных механизмах памяти и скорби. Работа горя воспроизводит прошлое в воображении, текстах и ритуалах; она возвращает мертвых к жизни, но это не совсем жизнь. Культурная память после социальной катастрофы — сложная среда, в которой сосуществуют жертвы, палачи и свидетели преступлений. Среди них живут и совсем странные существа — вампиры, зомби, призраки. От «Дела историков» до шедевров советского кино, от памятников жертвам ГУЛАГа до постсоветского «магического историзма», новая книга Александра Эткинда рисует причудливую панораму посткатастрофической культуры.
Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.