Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - [12]
Говоря об этом противоречии, проще всего, конечно, отмахнуться от концепции Геллера как от чисто политического тезиса, направленного на дискредитацию советского исторического опыта. Но, на мой взгляд, «Машина и винтики» дает интересный ракурс для начала разговора о присущих советской культуре фантазиях на тему контроля над материальным миром. Геллер работает с двумя внешне несхожими дискурсивными режимами советской культуры, используя один для критики второго. Он рассуждает о советском обществе в категориях и терминах, типичных для марксистской критики капиталистических обществ, где машина символизировала предельную степень отчуждения, а винтики – людей, отчужденных от человечества. Подобная критика капитализма типична для советской политической философии[45]. Геллер, выпускник исторического факультета МГУ, был глубоко погружен в марксистскую критику капитализма. Поэтому едва ли стоит удивляться, что он прибег к ее концепциям и образам, чтобы представить советское государство как дегуманизирующую машину, а советских людей – винтиками, обратив официальный советский язык (с его критикой капитализма) против породившего его источника[46].
Второй дискурсивный режим, служащий мишенью для критики в «Машине и винтиках», я буду называть производственным языком советской культуры. Во многих случаях, когда Геллер утверждал, что рассматривает факты советской социально-политической реальности, он на самом деле критиковал факты языка – то есть утверждения и документы, наделенные значением в рамках этого дискурсивного режима, но необязательно находящие отражение в социальной и экономической практике. В частности, Геллер цитирует лозунг Сергея Третьякова, убежденного, что литература и искусства должны выполнять практическую функцию в преобразовании общества: «Рядом с человеком науки работник искусства должен стать психоинженером, психо-конструктором». В сочетании со знаменитым высказыванием Сталина о советских писателях как «инженерах человеческих душ» эта фраза дала Геллеру основание заявить, что вся советская история с момента прихода большевиков к власти в России – колоссальный проект социальной инженерии, направленный на создание общества, работающего как машина и потому легко управляемого[47]. В своем анализе Геллер распространил один конкретный дискурс на всю советскую историю. Выдав производственный язык советской культуры за советскую социальную реальность, Геллер нарисовал генеалогию советского человека, которая при всей своей аисторичности и искажении фактов оказывается убедительной, пусть лишь риторически. Предложенные Геллером трактовки советской истории, несомненно, предвзяты и часто ошибочны. Однако его работа позволяет сделать важное наблюдение о широко распространенной среди советских чиновников и интеллигенции тенденции определять индивидуальную и коллективную идентичность через вещи.
В этой главе рассматриваются отношения между производственным языком «машины и винтиков» и технологиями формирования личности, в которых он находил отражение в обществе эпохи позднего социализма. В данном случае меня прежде всего интересует, как этот язык обеспечивал советское общество набором метафор и понятий для интерпретации истории человечества как процесса технического развития, стимулируя и укрепляя широко распространенные в культуре мечты о полном господстве над материальным миром. Анализ этой проблемы необходим, если мы хотим понять, как в культурной логике позднего социализма осмыслялось и проявлялось взаимодействие между человеком и материальным миром.
В начале 1930-х гг. примерно шесть с половиной тысяч финнов переехали из США и Канады в Советскую Карелию. Республика, где в это время шло активное экономическое и национальное строительство, испытывала острую нехватку рабочей силы, и квалифицированные рабочие и специалисты из Северной Америки оказались чрезвычайно востребованы в различных отраслях промышленности, строительстве, сельском хозяйстве и культуре. Желая помочь делу строительства социализма, иммигранты везли с собой не только знания и навыки, но еще и машины, инструменты, валюту; их вклад в модернизацию экономики и культуры Советской Карелии трудно переоценить.
Этнограф и историк Дмитрий Оттович Шеппинг (1823–1895) проводил фундаментальные для своего времени сравнительные исследования славянских мифов с другими индоевропейскими мифологиями, прежде всего балтской, пытался проследить этапы развития славянской мифологии, глубинные взаимосвязи между языком, бытом и художественным творчеством славянских народностей, выявить и осмыслить специфику славянских мифологических представлений.
История Невского края начинает свой отсчет не с 16 мая 1703 года — времени основания Санкт-Петербурга, — а с глубокой древности, с момента возникновения здесь центров торговли и пути «из варяг в греки». Автор прослеживает влияние исторических событий на судьбу Невского края, перекрестка Европы и Азии, указывает на отражение их в судьбе Петербурга. В основе книги — разработанная автором образовательная программа для средней школы, ее дополняют иллюстрации, карты, методические материалы. Книга адресована педагогам, студентам, школьникам, а также всем интересующимся историей.
В книге исследуются отдельные вопросы истории Средневекового государства и права Волжской Болгарии. Государство Волжская Болгария было основано болгарскими племенами в начале VIII в. в Среднем Поволжье и бассейне Камы, включало территории современных Чувашской республики, Татарстана, Башкирии, Удмуртии, Республики Мари Эл, Ульяновской, Нижегородской, Самарской и Саратовской, Пензенской областей, просуществовало более пяти столетий и пало в 1236 году в результате разгрома его полчищами татаро-монголов Батыя. Издание может быть полезно студентам, аспирантам, преподавателям юридических и исторических факультетов, а также всем, интересующимся Средневековой истории России и государства Волжская Болгария. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Первое правовое исследование в отечественной науке, посвященное юридическим аспектам организации и деятельности Парижского Парламента на протяжении всего времени его существования.
Степан Иванович Шешуков известен среди литературоведов и широкого круга читателей книгой «Александр Фадеев», а также выступлениями в центральной периодической печати по вопросам теории и практики литературного процесса. В настоящем исследовании ученый анализирует состояние литературного процесса 20-х – начала 30-х годов. В книге раскрывается литературная борьба, теоретические споры и поиски отдельных литературных групп и течений того времени. В центре внимания автора находится история РАПП.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
На рубеже 1962/1963 гг. СССР на неопределенный срок отложил проекты заключения германского мирного договора и превращения Западного Берлина в «вольный город». Летом 1964 г. советская дипломатия окончательно перешла от идеи «вольного города» к концепции «самостоятельной политической единицы» Западный Берлин. Теперь острие советской политики было направлено не против позиций США, Англии и Франции в Западном Берлине, а против федерального присутствия в этом городе. После прихода к власти в СССР руководства Л. И. Брежнева советская политика в вопросе о Западном Берлине некоторое время оставалась такой же, как и во время «позднего Хрущева».
В августе 2020 года Верховный суд РФ признал движение, известное в медиа под названием «АУЕ», экстремистской организацией. В последние годы с этой загадочной аббревиатурой, которая может быть расшифрована, например, как «арестантский уклад един» или «арестантское уголовное единство», были связаны различные информационные процессы — именно они стали предметом исследования антрополога Дмитрия Громова. В своей книге ученый ставит задачу показать механизмы, с помощью которых явление «АУЕ» стало таким заметным медийным событием.
В своей новой книге известный немецкий историк, исследователь исторической памяти и мемориальной культуры Алейда Ассман ставит вопрос о распаде прошлого, настоящего и будущего и необходимости построения новой взаимосвязи между ними. Автор показывает, каким образом прошлое стало ключевым феноменом, характеризующим западное общество, и почему сегодня оказалось подорванным доверие к будущему. Собранные автором свидетельства из различных исторических эпох и областей культуры позволяют реконструировать время как сложный культурный феномен, требующий глубокого и всестороннего осмысления, выявить симптоматику кризиса модерна и спрогнозировать необходимые изменения в нашем отношении к будущему.
Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.
Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.