Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - [14]
Возродившееся восхищение машинами не ограничивалось космической промышленностью. С середины 1950‐х годов все чаще предпринимались попытки, пусть лишь частичные и осторожные, возродить политику и эстетику советского авангарда, теснившие соцреалистический канон с его статичными композициями и «лакировкой действительности», за которую его часто критиковали в хрущевскую эпоху. Особенно ярко возрождение авангарда проявилось в фотографии: стремясь передать атмосферу технологической утопии, характерную для постсталинского общества, новое поколение советских фотографов обратилось к производственным мотивам. В 1957 году Министерство культуры СССР по настоянию профессиональных советских фотожурналистов возобновило выпуск всесоюзного журнала о фотографии «Советское фото», учрежденного в 1926 году, но закрытого в 1942‐м. Его редакторы и авторы сразу же развернули кампанию против типичных жанров, композиций и приемов сталинской эпохи[58]. Принадлежавший к этому поколению Лев Шерстенников впоследствии в мемуарах описывал эти перемены как сознательный поиск новых форм и композиций, оспаривавших «стереотипную» и «срежиссированную» сталинскую эстетику[59]. Фотожурналистика, чуткая к темам «трудовых будней рабочих и колхозников» и «быта советских людей», была объявлена методом, лучше всего подходящим для того, чтобы отражать, вдохновлять и ускорять строительство социалистического общества[60].
Новая эстетика и политика советской фотографии в каком-то плане возвращались к идеям, о которых писал и которые воплощал в своих фильмах Вертов, призывавший к «съемке [жизни] врасплох» «как возможности сделать невидимое видимым, не-ясное – ясным ‹…› неправду – правдой»[61]. Именно эта установка побудила Вертова снимать «поэзию машины», чтобы в единстве человека и машины обнаружить новую социалистическую личность. К концу 1950‐х годов советские фотографы обратились к индустриальной тематике, стараясь захватить жизнь «врасплох» в ее предполагаемой искренности. В первом номере возрожденного «Советского фото» Яков Гик, редактор «Огонька» и «Литературной газеты», громил «иных фотокорреспондентов», которые «предпочитают не наблюдать жизнь и фиксировать ее проявления, а самые эти проявления „организовывать“ в удобном для себя виде»[62]. В следующем выпуске «Советского фото» один из авторов, озаглавивший статью через отсылку к Вертову – «Чего не видел фотоглаз на заводе», убеждал фотографов «расширить „ассортимент“ производственных снимков», чтобы запечатлеть подлинную личность советского человека в его взаимодействии с инструментами, машинами и продуктами собственного труда[63]. В следующие годы Семен Фридлянд, Всеволод Тарасевич, Юрий Кривоносов, Николай Рахманов и другие фотографы, сотрудничавшие с иллюстрированными и специализированными журналами, такими как «Огонек», «Юность», «Смена» и «Советское фото», существенно расширили набор приемов, композиций, перспектив и ракурсов, предложив новое видение социализма как сложного сплава коллективов, индивидуальных тел, машин и мира природы. Семен Фридлянд (1905–1964), занимавший видное положение в советской фотографии 1920‐х и 1930‐х годов, в середине 1950‐х назначенный заведующим отделом фотографии в журнале «Огонек», а в 1959 году выбранный членом редколлегии «Советского фото», был одним из инициаторов радикального сдвига в советской фотографии. Его снимок, опубликованный в номере «Огонька» от 15 июля 1956 года, являет собой пример новой культурной логики, определявшей советских людей через их отношения с машинами (ил. 1.1).
Эту фотографию Фридлянд сделал для специального выпуска «Огонька», посвященного промышленному преобразованию Сибири в советскую эпоху. Чтобы показать лицо новой, советской Сибири, Фридлянд сделал серию заводских фотографий, включая снимок двух рабочих новосибирского завода, производившего оборудование для электростанций в Сибири[64]. Фридлянд, в 1920‐е годы и в начале 1930‐х критиковавший авангардную фотографию, сам в данном случае прибег к некоторым ее приемам: необычной перспективе, ракурсу, освещению, – поместив рабочих в рамку, образованную ротором турбогенератора. Этот технический объект выполняет функцию линзы, акцентирующей внимание на их принадлежности к рабочему классу, и, что еще важнее, отсылает к биополитике постсталинского периода, когда природу планировалось преобразовать в социалистический ландшафт прежде всего за счет тандема человека и машины.
