Весенний ветер - [9]

Первое, что он увидел перед собой, открыв глаза, была зияющая синевой дыра и рваные, расщепленные балки потолка. Каплунов перевел взгляд на окно. Винтовка была на месте.

Что-то тяжелое сдавливало виски, трудно дышалось, а во рту чувствовался солоноватый, противный привкус. Комиссар слабел с каждой минутой и понимал, что помочь себе не может. Но он думал о другом: видят ли бойцы его необычный флаг? Поняли они его? Может, не заметили и начали уже отходить?

Тишина угнетала Каплунова, пугала своей неопределенностью. И он даже обрадовался, когда на улице опять поднялась стрельба. Стреляли много и ожесточенно. Это значило, что бойцы продолжали сдерживать врага.

Закрыв глаза, он лежал на грязном деревянном полу и слушал доносившийся с улицы грохот. Потом этот грохот слился с чем-то освежающим и приятным.

…Он с пятилетней Наташкой бежит по зеленому полю, спасаясь от дождя. Вот они стоят под густым орешником и прислушиваются, как крупный дождь шлепает по упругой листве.

Наташка, вытянув вперед тонкие ручонки, ловит дождевые капли.

— Пап, а почему он мокрый?

— Кто?

— Дождь.

— Вода, потому и мокрый.

— А почему на небе вода? — снова допытывается Наташка.

Каплунов старается как можно проще ответить дочке на вопрос, а она уставилась на него синими глазами и слушает, приоткрыв пухлый рот.

Потом гроза стихла… Нет, это стих на улице бой. Бойцы опять отогнали фашистов от завала. Перед глазами комиссара плыли желтые круги. В ушах звенело. Он не сразу догадался, что звонят с командного пункта полка.

Задыхаясь от напряжения, подполз к аппарату настолько, чтобы дотянуться до трубки. Далекий-далекий голос звал:

— «Ясень»! «Ясень»!.. Вы меня слышите?.. — Потом, нарушая кодовую таблицу — видимо, теперь это был можно, — голос продолжал: — Товарищ Каплунов, вам приказано отходить. Иван Алексеевич, вы меня слышите?.. Каплунов…

Разжав пересохшие губы, комиссар прошептал:

— Слышу…

Он повернул лицо к окну. Надо было снять со штыка рубаху или хотя бы столкнуть винтовку. Он не был уверен, что у него хватит на это силы, но знал, что должен, обязан, сделать это. Сделать во имя тех, кто еще оставался в зданиях, доверяясь ему, его сигналам и приказу.

Выбрасывая вперед руки, а потом подтягивая к ним непослушное тело, Каплунов пополз к окну. Пол, стены, щербатые от осколков снарядов, приплясывали, уходили то вправо, то влево, а комиссар полз. Полз потому, что так было надо.

СЕРДЦЕ СОЛДАТА

Снег в поле заметно осел, стал плотным и тяжелым. На реке из-подо льда выступила вода. Но по ночам еще стояли небольшие морозы, они прихватывали закраины на реке тонкой коркой льда. А сегодня даже выпал снег. Теперь он тысячами крохотных искорок светился под лучами весеннего солнца, и Григорий Кисляков щурил глаза от ослепительного блеска.

Кисляков лежал в неглубоком окопе в нескольких метрах от реки и тревожно посматривал на правый берег. Там было тихо, ни единого шороха, словно все живое вымерло. Но Григорий знал, что скоро эта тишина будет нарушена артиллерийским огнем наших батарей, батальон поднимется из окопов и бросится по льду на другой берег, где в глубоких траншеях затаился враг. Григорию очень надоело лежать на животе, и он повернулся на бок, искоса посмотрел налево, где метрах в четырех от него лежал автоматчик Федор Полдышев. Их взгляды встретились, но Федор быстро отвернулся.

«Сердится на меня. Даже и смотреть не хочет, — подумал Кисляков. — Ну и пускай, на здоровье… Выходит, уступи ему, а сам оставайся с носом… Не выйдет…»

Кисляков второй год находился в батальоне. Его так и звали «ветеран батальона». Он гордился этим и, может быть, поэтому отпустил густые, черные усы, которые сделали его смуглое, с остро обозначенными скулами лицо намного старше его тридцати лет. Полдышев был на фронте тоже с первых дней, но в батальон прибыл месяц тому назад из госпиталя, куда попал после ранения. Кисляков и Полдышев оказались земляками и быстро подружились.

Но вот уже третий день они не разговаривали.

Кисляков узнал, что старшина Неклюдов должен ехать в Ленинград за имуществом и что ему нужен помощник. Кисляков сразу же побежал в блиндаж командира роты.

Командир роты сидел за самодельным, наспех сколоченным столом и просматривал бумаги.

— Слушаю вас, — устало поднял он голову.

— Я по личному вопросу, товарищ капитан, — сказал Кисляков. Он очень волновался. — Слышал, старшина едет в город…

Командир роты кивнул головой:

— Поедет, когда батальон отведут на отдых. Вам хочется поехать со старшиной?

— Так точно, товарищ капитан, — ответил Кисляков, обрадованный догадливостью командира. — Я ведь коренной ленинградец. Второй год под Ленинградом воюю, а домой заглянуть ни разу не удалось. А тут случай такой подвернулся. Дело для батальона можно сделать и дома побывать.

— Кто у вас в Ленинграде?

— Мать и жена. По матери соскучился очень.

— И по жене, конечно, — улыбнулся командир. — Хорошо, товарищ Кисляков, будем иметь вас в виду.

Довольный исходом разговора с командиром роты, Кисляков уже хотел идти, но в это время в блиндаж вошел Полдышев. «Тоже в Ленинград ехать хочет», — догадался Григорий.

— Так. Значит, и вы ленинградец? — выслушав Полдышева и о чем-то думая, рассеянно спросил офицер.