Весёлый Роман - [35]

Я вежливо посмеялся. Миша оценил это. — Сколько? — спросил он.

— Нет, — сказал я. — Не деньги. Тут у меня целый список. Запчасти.

— А на когда?

— Побыстрей.

Миша просмотрел мой список.

— Хорошо. Достанем.

Скоро мой конек встанет на ноги. На Мишу можно положиться.

— Все они психи, — убежденно сказал Виля.

— Кто?

— Люди.

— Почему?

Виля, удивленно подергивая себя за бородку, рассказал, что вчера вечером он подъехал к стоянке такси на площади Калинина. Очередь была, как в кинотеатре на новый фильм «детям до шестнадцати…». Заднюю дверцу уже открыл матрос со своей девочкой, как вдруг, минуя очередь, к машине подбежал какой-то уже немолодой, лет сорока, человек, седоватый, плотный, с одышкой. Он заявил возмущенной очереди: «Преследую преступника!» — и плюхнулся на переднее сиденье.

— За тем таксиI — скомандовал он, отдуваясь.

— Важное дело? — спросил Виля.

— Очень важное.

— Может быть, стрельба?

— Почему стрельба? — удивился пассажир, а потом сказал: — конечно, может.

Виля пошел на красный свет. Еле проскочил перед колесами троллейбуса. Такси, за которым они гнались, подъехало к вокзалу. Виля за ним. Пассажир выскочил.

— Я с вами, — заявил Виля и вооружился заводной ручкой. Из такси, которое они преследовали, вышла женщина. Тоже уже немолодая, крашеная блондинка.

— Бэлочка, не уезжай! — бросился к ней пассажир и грохнулся перед ней на колени. На вокзальной площади. Между машинами. А Виля стоял неподалеку, спрятав за спину свою заводную ручку.

В общем, он их обоих повез назад. Ехали они молча, прижавшись на заднем сиденье друг к другу. У обоих были счастливые лица.

— Психи, — закончил свой рассказ Виля.

Это было вчера, а сегодня сам Виля поступает как псих. Только в другом роде. И меня втянул в это дело. Уговорил меня пойти с ним на защиту кандидатской диссертации. Какой-то В. С. Громыко — однофамилец, а может, родич министра иностранных дел — будет защищать свою диссертацию на звание кандидата философских наук. Виля собирался там выступить. Испортить этому человеку аппетит перед банкетом.

— И что, там каждый, кто придет с улицы, может так запросто говорить что ему захочется? — спросил я. Я совершенно не представлял себе, как защищаются эти диссертации.

— По правилам — каждый.

— И даже я, если бы захотел?

— Можешь и ты.

— Ты меня не разыгрываешь?

— Нет.

В общем, это интересная штука — защита диссертации. Каждому человеку стоит хоть раз пойти посмотреть. Что-то вроде товарищеского суда, где всем заранее известно, что подсудимый будет оправдан. Но для порядка читают вслух характеристики, отзывы авторитетных товарищей, а подсудимый все равно волнуется, непрерывно облизывает губы и ежеминутно почему-то нервно лезет в правый карман пиджака, но ничего оттуда не вынимает. Может, этот самый В. С. Громыко, когда еще учился в школе, держал в кармане шпаргалки?

— Не нужно, — сказал я Виле. — Видишь, что с человеком делается.

Но Вилю разве остановишь.

— Это вопрос принципиальный, — огрызнулся Виля. — И ты меня не толкай на путь ложной скромности и неуместной сдержанности.

И Виля действительно испортил аппетит этому будущему светочу философской мысли. Правда, мне показалось, что это не так уж часто бывает, как говорил Виля, чтоб посторонние выступали при защите диссертации. Уж больно зашептались в зале, когда он появился перед столом президиума, слишком большое удивление было на многих лицах. В общем, я себя чувствовал, по выражению мамы, «як собака на хрестинах»,[9] а Виле — как с гуся вода.

— У меня несколько частных замечаний, — сказал Виля, — которые, однако, касаются сути всей диссертации. Прежде всего, на странице двадцать седьмой своей интересной работы автор цитирует известные слова Эйнштейна: «Человек стремится создать для себя наиболее приемлемым для него способом упрощенный и понятный образ мира»…

Виля не держал в руках никакой бумажки. Как всегда, цитату и страницу он шпарил на память, и, как всегда, это произвело на присутствующих оглушительное действие. В общем, многие даже рты поразевали.

— Но уважаемый диссертант, — продолжал Виля, — неверно и упрощенно понимает эти слова «наиболее приемлемым для него способом». «Образ мира» — это значит модель, которая улучшается по мере развития науки и собственного опыта человека. Но модель эта в работе, которая сейчас обсуждается, уж слишком отличается от того, что моделируется. Можно, конечно, моделировать килограмм сахара, положив на другую чашку весов железную гирю. Но мы получим модель веса сахара, а не его сладости или питательности. Вот такая примерно модель и получается в диссертации. Неправильная перцепция соотношения действительности и ее модели не могла не вызвать и других ошибок. И они действительно имеют место. Особенно в таком существенном вопросе философии и этики, как счастье. На странице диссертации пятьдесят восьмой приводятся слова Короленко: «Человек создан для счастья, как птица для полета». Владимир Галактионович Короленко, безусловно, был замечательным писателем и очень образованным человеком. И все-таки у него был пробел в образовании. Он, как и наш диссертант, плохо знал Вольтера. Иначе Короленко не написал бы этих слов. Потому что задолго до Короленко Вольтер заметил: человек создан для счастья. На всем протяжении человеческой истории эта истина еще ничем не была опровергнута, кроме… фактов.