Здешние соседи не были такими как Царо, они не считали воровством, когда мы лакомились их фруктами. Более того, в деревне любили повторять: если бы груши и яблоки имели рты, то сами давно съели бы друг друга, потому для ребёнка их грешно жалеть.
Но Кучу явно не хватало одних только фруктов, ему хотелось чего-нибудь другого, поплотнее. А за этим не нужно далеко ходить, достаточно было шмыгнуть в амбар бабушки Тапло.
Но бабушка заметила это и однажды, делая вид, что беспокоится, спросила:
— Послушай, пострелёнок, ты знаешь, что у меня в амбаре чёрт заперт?
— Правда?
— Конечно! Если туда кто-нибудь посторонний войдёт, он схватит, сунет его в бурдюк и заберёт к дьяволам. Ты-то боишься его?
— Я очень боюсь и чертей и леших!
— Тогда без меня не ходи в амбар, не то унесёт — и поминай как звали!
На другой день в амбаре оказалась вылизанной баночка мёда, а из глиняного горшка пропал целый круг сыра.
— Господи! — произнесла бабушка. — Я ведь знаю, что ты один не осилишь столько! — Потом вдруг спросила: — Ты, часом, никого не видел там?
— Нет. А впрочем, бабуля, у тебя же там чёрт сидит, он, наверное, слопал всё, а потом улетел. Пойди посмотри, может, он ещё там?
Бабушка прикрыла рот рукой, чтоб не рассмеяться, и, еле сдерживаясь, погрозила мне прутом:
— Пошёл отсюда, негодник! Жалко, что я вас с Кучуникой не заперла в свинарнике: тогда этот чёрт ни мёда бы ни вылизал, ни сыра не стянул!
Я знал, что бабушка не ударит меня, но на всякий случай отскочил в сторону и стал за дверью.
Она смягчилась:
— Смотри, глупышка, ешь сколько хочешь, но этого обжору сюда не пускай! Ему же целой коровы мало, с рогами и ногами обгложет её!
Бабушка говорила правду: Кучу был настоящим обжорой, он запихивал себе в рот громадные куски и глотал не разжёвывая, и никогда не чувствовал сытости. Бабушка Тапло была совершенно права, но и я был по-своему прав: без Кучу у меня пропадал аппетит, не морить же себя голодом? Поэтому я сам ел, и нового друга угощал.
Прожорливый кабан и поминальные свечи
Бабушка Тапло плохо видела, да и ноги уже не особенно повиновались ей, однако целыми днями она не переставая работала и суетилась.
То притащит из лесу мешок орехов, потом соберёт кизил, обдаст его кипятком и вымесит на дощечке сладкий лаваш. Или наполнит два больших чана пантой — дикой грушей и перегонит на водку. Словом, работы у неё хватало, и поэтому ей было не до меня. А я был только рад этому, потому что когда бабушка была дома, мне негде было особенно разгуляться, да и Кучуна не любил попадаться ей на глаза.
Обычно бабушка никогда не поручала мне никаких дел, да и сам я не горел желанием ей помочь. Но когда изредка, бывало, я предлагал ей свои услуги, она отмахивалась от меня: больше убытка, нежели пользы, — говорила она в таких случаях.
Единственное, что вменялось мне в обязанности — следить за калиткой во дворе.
Не подумайте только, что в этой деревне боялись воришек. Воровства там тогда попросту не существовало. Мы крепко-накрепко запирали двери от потерявшего совесть прожорливого кабана. Стоило этому негоднику увидеть, что хозяев нет дома, он буквально вламывался во двор, отворял калитку сильными ударами своего рыла, и не дай бог, если мы не поспевали прийти вовремя: тогда весь двор бывал перевёрнут. Вот я и стал сторожем у этой калитки. Бабушка теперь могла не беспокоиться за свой двор, и, кроме того, она всегда знала: дома я или мотаюсь по окрестностям.
Однажды ночью пошёл сильный дождь. Бабушка с раннего утра, взяв две увесистые корзины, пошла в лес по грибы. Мы же с Кучуной, сбив кучу орехов, увлечённо играли на просохшей дороге. Счастье попеременно улыбалось то мне, то ему. Мы с ним так заигрались, что я забыл уже обо всём на свете. Но зато, вернувшись домой, я чуть не упал, в обморок со страху: калитка была настежь открыта, а в комнате возле топчана валялась опрокинутая кадка из-под кукурузной муки. Весь пол был перепачкан мукой. Кабан сожрал муки столько, сколько в него влезло, потом, обожравшись, вывалялся в муке и теперь тихонечко похрапывал от удовольствия. Вырывавшийся из его ноздрей воздух рассеивал муку далеко вокруг, а перед носом его пол был такой чистый, словно его только что подмели. Спасибо, что этот негодяй не догадался ещё влезть на топчан и не повалился в постель. Вот было б дело! Пёстрый, словно исполосованный кнутом, кабан казался теперь совершенно белым.
Завидев меня, он как ошпаренный вскочил и, повизгивая, понёсся прочь, хотя я от испуга даже с места не сдвинулся. Со спины его посыпалась мука, поднявшись над ним столбом белой пыли, и когда кабан выбежал во двор, он принял уже свой обычный вид. Мне стало стыдно: какими глазами я посмотрю теперь на бабушку! Этот разбойник, правда, и раньше нередко врывался в дом, но такого переворота ещё не устраивал.
Я тут же решил бежать домой, но что я сказал бы дома родителям? Поэтому я оставил мысль о побеге. И вообще лучше уж остаться с бабушкой Тапло, чем без дела толкаться в Сакиваре. Я знал, что она не скоро вернётся из леса, и нужно постараться, чтобы она не заметила следов набега. Загнав под топчан орехи, я бросился за помощью к Кучу, и как только он пришёл, мы сразу же завертелись.
