Весь мир Фрэнка Ли - [74]

Однажды я читал комикс, где главный герой потерял девственность и на следующий день очень расстроился из‐за того, что чувствовал себя так же, как и раньше. Мальчики, решил герой, устроены совсем не так, как девочки. У мальчиков нет девственной плевы, которую можно было бы разорвать. Поэтому по мальчикам нельзя понять, лишились они девственности или нет. Короче, на следующий день после события у героя было паршивое настроение. Это был очень тупой комикс. На самом деле все совсем не так, как в нем написано.

Если бы прямо сейчас меня взяли и разрезали, то оказалось бы, что мои внутренности переливаются всеми цветами радуги, как жеод[33]. А присмотревшись, можно было бы даже увидеть целые кристальные города, населенные крошечными существами, которые, переливаясь как радуга – КОЖЗГСФ, развозят по моим конечностям novae. Novae, nova – это от латинского «новый», то есть новая звезда.

Облокачиваюсь на прилавок, улыбаясь, как последний идиот. Внутри меня все изменилось. Достаю свое обезьянье зеркало и отправляю сообщение Кью: «Я кое‐что потерял, старина». – «Ты про рассудок?» – пишет он. «Я про прошлую ночь», – отвечаю я. Молчание. А потом шквал удивленных смайликов с открытым ртом. «Как себя чувствуешь? – спрашивает Кью. – Летать научился?» – «Ща попробую, – отвечаю я. – Нет, пока не научился».

– Айгу, – говорит папа и бьет себя кулаком по пояснице.

– Дайвай я помою, – предлагаю я.

– Я в порядке, – отвечает папа.

Я смотрю на кассовый аппарат и вижу, что на ленте появилась розовая полоса. Это значит, что кассовая лента скоро закончится.

– Пап, а ты можешь поменять ленту для чеков? – спрашиваю я. – Я не умею это делать.

– О’кей, – отвечает он. – Я делать.

Пока он вставляет новый рулон ленты в кассовый аппарат, я быстренько хватаюсь за швабру. Когда папа поднимает глаза, пол уже блестит.

– Фрэнки-младший, – говорит папа со смешком. – Не надо мыть.

Но уже слишком поздно. Я уже отжал швабру и собираюсь унести ведро, чтобы вылить из него грязную воду. Папа осматривает плиточный пол, все углы и все выступы, а потом переводит взгляд на меня.

– Хороший работа, – говорит он.

На папином языке это означает «спасибо».

– Пожалуйста, – отвечаю я.

Покупатели идут потоком. Точнее, волнами. Они всегда появляются волнами. Приходит и Чарльз, он дает мне еще один свернутый в трубочку клочок бумаги. Я разворачиваю его. Там пенис, сперма, яйцеклетка и эмбрион в амниотическом мешке. И текст:

ИЗ ВОДЫ В ВОДУ, И В ВОДУ, И СНОВА В ВОДУ.

Почему парни постоянно рисуют пенисы? Ребят, хватит пенисы рисовать! Но вообще, к моему удивлению, я вижу в этом клочке бумаги смысл. Ну, может быть, вижу. По крайней мере, мне так кажется. Люди состоят в основном из воды. То есть из жидкостей – из крови, желчи, слюны и тому подобного. Эти жидкости смешиваются между собой, и из этого появляется жизнь. Это величайшее чудо. И таинство.

Вода – это жизнь, а недостаток воды – смерть. Это наталкивает меня на мысль о подветренных и наветренных склонах гор. Наветренный склон всегда получает драгоценную влагу, на подветренном ее всегда не хватает, поэтому с наветренной стороны всегда буйство зелени, а с подветренной лишь бесплодная серость, и разделяет их только узкий гребень горы. Насекомые, рожденные на подветренном склоне, знают только лишения, а те, что родились на наветренном, – изобилие.

Я вдруг вспоминаю про иммигрантов. Допустим, вы родились в стране, раздираемой войной. Вы переходите через границу (она может быть даже невидимой, не обязательно это острый гребень) и оказываетесь на наветренной стороне – в комфортном и безопасном современном обществе. Как после этого жить? Не знаю. Первая сложная задача – пересечь гребень. Она же по‐своему и самая легкая.

Вторая сложная задача – научиться жить на зеленом наветренном склоне. Вот это уже гораздо труднее. Молодец, Чарльз. На этот раз хороший рисунок.

– Пап, – говорю, – тебе было страшно, когда ты приехал в Штаты?

– Мне? – переспрашивает он. – Нет.

– Правда?

– Мама страшно. Я, может, чуть‐чуть. Но вообще страшно.

– Так, значит, тебе было страшно.

– Да. Я бояться долго. Мы, когда приехать, ничего не иметь. Английский? Только чуть‐чуть. Мы мочь получить только физический работа. Деньги? Айгу. Мы иметь только триста долларов. Два годы мы жить у…

– Да, вы два года жили у доктора и миссис Чой и ели только рис, кимчи и рамен. Ага.

Папа смотрит в пол и улыбается. Он знает, что я слышал эту историю миллион раз.

– Пап, мне вот просто интересно. Чего вы боялись, когда только приехали сюда? Чего боялись больше всего?

Он задумывается. Он все еще улыбается, но это вовсе не означает, что он счастлив. У него просто такая привычка – он улыбается, когда оказывается в затруднительной ситуации. Правда, это больше похоже на гримасу боли, чем на улыбку.

– Мы бояться, – говорит он. – Мы приехать издалека в Соединенные Штаты, ничего не иметь, мы занять деньги у друзей, мы занять деньги у семья. А может, это зря? А может, нет успех в бизнес, дети ходить в плохой школа, может, дом не иметь? Время терять. Вернуться назад в Корея, айгу. Все родня недовольный. У семьи большой финансовый проблема. Все говорить: «Ты неудачник, не надо вообще уезжать из Корея».