Вертоград Златословный - [149]

Шрифт
Интервал

Свергалися в бездну.
Он шел по дорогам: воистину красны стопы
Всех несущих весть новую миру.
Однажды — то было в десятый
(Иль сотый?) день этой дороги —
И серые тучи тянулись так низко
Над ровной землею — что часто ее задевали —
Он слышал шуршанье…
И часто земля покрывалась… — оно
Оно лишь на цвет было белым
В нем не было вкуса. И он
Вопросил: это Господи манна?
И люди сказали ему — это снег.
Еще на десятые новые (сотые?) сутки
Он вышел на гору покрытую белым
Увидел селение — дым поднимался
Над крышами. Лаяли где-то собаки.
Что это за место, — спросил он.
Ответили — Киев…
В недвижные воды реки
(«Это Днепр») спускалась безвкусная
Чистая манна ложилась не тая.
По скудно отмеченной зимней дороге
(лишь запах горчащий
от конского назьма) он шел.
И в гортани оттаивал голос.
О Боге распятом на дальнем Востоке
О духах крылатых в обличье людском
О крови и плоти о теплом вине.
И люди его привечали
В котомку кладя ему хлеба.
И он поднимался все дальше на север.
И снова увидел широкую реку
Жилища из дерева. Место —
Новгород — поведали гостю.
В их скудных пределах
Увидел он странное страшное дело
Как в жарко «по-черному» топленных
Домах сплетенными прутьями
Били друг друга
Они до беспамятства
После ж холодной водой
Обливали тела без движенья
И признаков жизни и снег опускался
В раскрытые вежды ложился
Не таял рассыпчатый саван.
В краю где душа расстается с дыханием
С телом как облачко пара —
И дальше не видя дороги
Спросил он: кто там обитает
У самых пределов. Они говорили:
У черного моря в нем стонущий змей
Обитают извечно заклепаны в скалах
Немые языки и тянут сквозь бреши
Голодные руки и просят о хлебе
Их род нам неведом. И он снарядился
И тронулся. Полночь и воздух шершавый
Его окружили. Он шел трое суток
(быть может и мене — иль больше) —
В том месте идет человек а не время —
Но видел лишь блики на небе да где-то
За гранью вещей и событий
Рождавшийся скрежет
И скрип и стенанье
Наверное это и фал отблеск рая
И где-то в бездонных провалах земли
Ворочался грех. Невесомую руку
Он поднял с трудом. Побелевшею горстию
Сделал знаменье потом повернулся по прежнему следу
Направил шаги…
Он думал об этом народе которого слово
Темно ему было о добром приюте и вечном морозе.
Апостол шел к югу и сжавшись от ветра
Он чувствовал странное чувство как будто
Он как-то раздвинулся… распространился…
Вместил бесконечность…
Моление заточника Даниила
           Помилуй мя, единым платом укрыта…
Помилуй меня, княже господине,
Воспомяни во царствии твоем,
И, утешаясь пирогом обильно,
Лишь кинь мне корку черствую.
Слезами ее не трудно будет размочить.
Воззри на мя, как смотришь на щенка
И от щедрот твоих отщиплешь крохи.
Помилуй меня, господине княже!
Кому Лач-озеро, мне черный плач и мука,
И вязкая и темная смола
И горе-страх мне залепляет глотку,
И я стонать могу лишь, как младенец
Одним лишь звуком плачет: а — а — а.
Помилуй меня, господине княже!
Как скорпии и гады выпивают
Глаза мои и рядом нету солнца,
Оконца иль лучины, и забыл
Свое я имя. Царю-господине,
Вели, чтобы они не ковыряли
Щепою под ногтями у меня.
И реже чтоб мочилися мне в харю,
И сапогами мяли бы не левый,
А правый бок, занеже слева
Имеет тварь земная свое сердце.
Помилуй, святый царю-господине,
Не повели изъять язык мой, ибо
Иначе легко будет подавиться
Мне пайкою. И каждый червь бескожий
Находит себе ямицу в землице.
Прости ты нас, рабов твоих неумных.
За что — ты знаешь сам. За то,
Что дышим покуда — слабые,
Что недостойны жизни.
Помилуй нас и пощади нас, Боже.
Виновны мы иль нет — Твои мы чада.
Не знали правды. Черная смола. Густая кровь,
Застылая от страха, проступит в наших
Всхлипах, в тонких снах между поверками
Рождения и смерти. Прости не помнящим
Ни имени, ни рода…
Помилуй нас, мы не нашли души
Своей. Так пощади нам тело, что теплится,
Как слабый язычок, когда в темнице
Едим пропахлый кислой псиной воздух,
То очень трудно… Дай нам, о Господь,
Большой живот, чтобы вместить все корки
Всех трапез.
Да череп крепкий, словно кедр Ливана,
Чтоб выдержал удары кистенем.
Дай ребра, чтобы тело не упало
С крюка большого. Пощади нас, Боже,
Здесь трудно в пальцах удержать свечу,
Которой нет, и дай нам после,
Когда-нибудь кому-нибудь зачем-то
Не счастье, не отмщенье, но покой
И волю, и чтоб мы их удержали
В изломанных ладонях ощутили б
Рваною плотию их вес и запах —
Дай осязания и обонянья,
И зрения и вкуса — только чтобы
Их распознать взаправду — что они —
До самой подноготной.
Помилуй, — дай. Помилуй, — дай. Помилуй, — дай.
Ярославна
Ночь пахнет мглой. Запала свет заря.
И по дорогам мычет смагу Жля.
Шаг за порог, шаг за стену — и смерч
Закрутит женщину… За тыном вьется смерть.
На черную на тисову кровать
Она ложится… В чуждом поле рать
Уснула навсегда. Их сон глубок.
И не разбудит милого ни вздох,
Ни вкупе мертвая вода с живой.
Вкушает он не поцелуй — покой.
Он умер, щекот славий оборвав.
Лишь полозы ползут средь острых трав.
Зегзицею незнаемой… она…
Она одна… теперь всегда одна…
Прости, люблю тебя… последний стон.
Крадется тень… Не обойти заслон,
Не переплыть Донца… Лишь синь-вино
Да скатный жемчуг… Свет в ночи. Окно.
Лгут летопись и повесть… Лишь ковыль…
Кисаня дебрь… Шаг в темноту… Нет сил.
Любовь? Но как позволила она
Ему уйти. В колчане нету дна.

Еще от автора Андрей Михайлович Ранчин
Борис и Глеб

Первые русские святые, братья Борис и Глеб избрали для себя добровольную смерть, отказавшись от борьбы за власть над Киевом и всей Русской землей. Это случилось почти тысячу лет назад, летом и в начале осени 1015 года, после смерти их отца Владимира, Крестителя Руси. Но в последующей русской истории парадоксальным образом святые братья стали восприниматься как небесные заступники и воители за Русскую землю; их незримое присутствие на полях сражений с завоевателями, иноплеменниками русские люди ощущали постоянно и на протяжении многих веков — и на льду Чудского озера в 1242 году, и накануне и во время Куликовской битвы 1380 года, и при нашествии на Русь войск крымского хана Девлет-Гирея в XVI столетии… В наш век, культивирующий прагматизм и гедонизм и признающий лишь брутальных героев, братья Борис и Глеб, явившие миру подвиг непротивления злу, могут показаться теми, кого на убогом языке улицы называют «неудачниками», «лузерами».


Путеводитель по поэзии А.А. Фета

В одной книге впервые анализируются все лирические стихотворения А. А. Фета (1820–1892), включенные в Образовательный стандарт для средних школ и в Программу для поступающих в МГУ имени М. В. Ломоносова: «Кот поет, глаза прищуря…», «Облаком волнистым…», «Шепот, робкое дыханье…», «Это утро, радость эта…», «Сияла ночь, луной был полон сад. Лежали…» и др. Каждая из четырнадцати глав представляет собой разбор одного из стихотворений. Рассматриваются мотивная структура, образный строй, лексика, особенности звукописи, метрики и ритмики фетовских текстов.Для учителей школ, гимназий и лицеев, старшеклассников, абитуриентов, студентов и преподавателей-филологов и всех почитателей русской литературной классики.SummaryА. М. Ranchin.


«На пиру Мнемозины»

Книга посвящена анализу интертекстуальных связей стихотворений Иосифа Бродского с европейской философией и русской поэзией. Рассматривается соотнесенность инвариантных мотивов творчества Бродского с идеями Платона и экзистенциалистов, прослеживается преемственность его поэтики по отношению к сочинениям А. Д. Кантемира, Г. Р. Державина, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, В. Ф. Ходасевича, В. В. Маяковского, Велимира Хлебникова.


Перекличка Камен

Сборник посвящен произведениям русской литературы XIX – начала XXI века – от поэзии А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова до стихотворений И. А. Бродского и прозы С. Д. Довлатова и Б. Акунина. Рассматриваются подтексты, интертекстуальные связи, поэтика и символика. Тексты, вошедшие в эту книгу, разнообразны в жанровом отношении: научные работы, научно-популярные статьи и очерки, эссе, беллетристические опыты.


Рекомендуем почитать
Диалектика истории человечества. Том 2

Данная работа представляет первое издание истории человечества на основе научного понимания истории, которое было запрещено в СССР Сталиным. Были запрещены 40 тысяч работ, созданных диалектическим методом. Без этих работ становятся в разряд запрещенных и все работы Маркса, Энгельса, Ленина, весь марксизм-ленинизм, как основа научного понимания истории. В предоставленной читателю работе автор в течение 27 лет старался собрать в единую естественную систему все работы разработанные единственно правильным научным, диалектическим методом.


Диалектика истории человечества. Том 1

Данная работа представляет первое издание истории человечества на основе научного понимания истории, которое было запрещено в СССР Сталиным. Были запрещены 40 тысяч работ, созданных диалектическим методом. Без этих работ становятся в разряд запрещенных и все работы Маркса, Энгельса, Ленина, весь марксизм-ленинизм, как основа научного понимания истории. В предоставленной читателю работе автор в течение 27 лет старался собрать в единую естественную систему все работы разработанные единственно правильным научным, диалектическим методом.


Октябрьская революция перед судом американских сенаторов

"3 феврале — марте 1919 года комиссия сената США слушала людей, вернувшихся из революционной России. Для оправдания интервенции нужно было собрать доказательства, что власть в России узурпирована кучкой преступников, безнравственных и корыстных людей, подчинивших себе народ с помощью «агитаторов из Ист-Сайда» и германских офицеров." Статья из журнала Энергия, экология 1990 № 11.


Великая крестьянская война в Китае 1628–1645 гг.

Очерк истории крестьянской войны XVII в. в Китае. В книге рассказывается о Китае в конце правления династии Мин, причинах развития повстанческих движений, ходе и итогах восстания.


Трудовой подвиг рабочего класса в 1941-1945 гг.

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Археологические раскопки в Ленинграде

Книга, написанная археологом А. Д. Грачем, рассказывает о том, что лежит в земле, по которой ходят ленинградцы, о вещественных памятниках жизни населения нашего города в первые десятилетия его существования. Книги об этом никогда еще не было напечатано. Твердо установилось представление, что археологические раскопки выявляют памятники седой старины. А оказывается и за два с половиной столетия под проспектами и улицами, по которым бегут автобусы и трамваи, под дворами и скверами, где играют дети, накопились ценные археологические материалы.


Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.


Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.


Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.


Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.