Вертер Ниланд - [12]

Было уже сильно за полдень, и начинало смеркаться. Я тщетно сопротивлялся подступающей грусти.

Маартен осмотрел заднюю часть бомбы и поковырял ее. Я страстно желал сбить его с ног или порвать одежду: тогда, подумал я, он бы заплакал, почти неслышно.

Я объяснил, что мне пора обедать, отправился на чердак и, стараясь не шуметь, принялся дальше рубить стенку. Камешки я собрал в кучку, потом проделал дыру и расковырял ее железкой. Затем написал свое имя на старом ярлыке от чемодана и, свернув его, засунул в отверстие. После этого решил заткнуть дыру старой газетой. Когда я рвал ее на клочки, мне попалось сообщение о смерти, из которого я машинально прочел несколько строк. Последняя перед подписями фраза гласила: «Он совершил свои паломничества». Над этим я надолго задумался. Я медленно повторил слова про себя и стал тихонько напевать строчки. Я вырвал из газеты сообщение, тщательно разжевал его и затолкал комочек в дыру. Потом поискал стеклорез, но не смог его найти. Прижавшись лбом к оконцу и возбуждая свой член, я чутко прислушивался к звукам в доме. «День полон предзнаменований», — непрерывно повторял я про себя. Я решил пригласить Маартена на чердак.

В другую субботу, в полдень, мы сидели в его комнате. У нас зародился план — пойти ловить уток в парке на протоке, тянувшейся вдоль кладбища. Осенью и зимой народу там было мало. Оказалось, что у Маартена был водяной пистолет, из которого можно было стрелять дротиками или свинцовыми пульками, но, хотя они легко пробивали картонную коробку, в которую мы палили, чтобы поупражняться, оружие било недалеко. Маартен, однако, был убежден, что мы можем смертельно ранить из него птицу, животное и даже человека.

— Ты думаешь, из него нельзя кого-нибудь убить? — спросил он. — Да легче легкого. Просто зависит от того, в какое место попадешь.

На человеческом теле, поведал он, есть восемь мест, попадание в которые может вызвать смертельный исход. Я спросил его, какие же это места, но он не ответил.

— Можешь за сто метров прицелиться, — сказал он, — и все также сильно шарахнет.

Мы решили пострелять в яблоко; дротики и пульки не пробили плод насквозь, но, почти не повредив кожицу, исчезли в серединке, где их было трудно отыскать. Я усомнился в дальнобойной силе оружия.

Чтобы получить какое-то представление о возможностях пистолета, мы, согласно условленным правилам, начали стрелять друг в друга; разойдясь по противоположным сторонам комнаты, мы стали целиться друг в друга под балдахином: таким образом было исключено, что мы можем задеть лицо. Мы использовали дротики. Маартену по жребию выпало стрелять первым.

Он попал мне в грудь, посередине. Дротик, не повредив одежду, оставил на коже маленькое, идеально круглое пятнышко. Оно лишь чуть-чуть кровоточило и почти не болело. Я пришел в ярость, но не показал виду.

Сам я целился очень долго, но знал, что выстрел будет неудачным. Я попал Маартену в грудь, справа, но даже не задел кожу. Когда я подошел к нему, чтобы взглянуть на результат, оказалось, что заряд попал в пачку бумаг в его внутреннем кармане. Правда, он пробил почти все листки. Мной овладело желание отнять у Маартена эти бумажки, чтобы он умолял их вернуть: мне казалось, что они содержат некие тайны. Однако делать этого я не стал.

Вечером, после ужина, когда стемнело, мы отправились в путь. Мне был доверен пистолет, и я нес его, прижимая к голому телу.

Перед нами простирался опустевший парк, не огороженный решеткой. Поскольку разбит он был лишь несколько лет назад, там еще ничего не подросло: мы могли смотреть поверх кустов и низких деревьев. Моросило.

Мы сошли со шлаковой дорожки и побрели по травянистой обочине, так что шаги были почти не слышны.

Вскоре мы добрались до места, где на берегу жались друг к другу десятки уток. Я взвел курок и прицелился в стаю. Несколько уток встрепенулись от выстрела и бросились к воде, но больше ничего не произошло. Я зарядил пистолет вторым дротиком и передал его Маартену. От его выстрела вся стая с кряканьем взмыла в небо. Мы стали высматривать дальше, но нигде не было больше ни единой утки. Потом мы немного послонялись, чтобы посмотреть, нет ли в парке еще чего-нибудь интересного, но ничего не нашли.

— Через слой перьев не прострелишь, — сказал я. Затею я объявил делом безусловно увлекательным, но бесполезным. Маартен убежденно оспаривал мои аргументы. Он уверял меня, что я промазал, но его выстрел задел в грудь одну из уток, отчего кругом должны были разлететься мелкие перья.

— Ты же видел? — спросил он. — Что перьев этих полно вокруг летало?

— Не особо заметил, — ответил я туманно; я знал, что такого быть не могло.

Он прибавил, что раненная птица не сможет летать, она медленно спустится на землю, чтобы истечь кровью. На следующий день мы, полагал он, точно ее найдем. Мы молча пошли назад.

Мы отправились к нему домой. Родителей дома не было. Он не стал включать свет в своей комнатке, а зажег свечу. Затем снял с потолка патрон и прикрепил к проводке какую-то штуку, испускавшую потрескивающие голубые искры. Это устройство он извлек из ящика. Как только все заработало, Маартен задул свечу, и мы стали молча наблюдать.