Версия Барни - [140]

— Вы не откажетесь выпить?

— Против холодного пива я бы не возражал.

Мы перешли в дом. О'Хирна я снабдил пивом «мольсон», себе налил виски.

— Ого! — О'Хирн даже присвистнул. — Столько книг сразу я видел только в библиотеке. — Он остановился у висевшего на стене маленького рисунка пером. Компания чертей во главе с Вельзевулом насилует голую девушку. — Н-да-а, у кого-то тут и впрямь больное воображение!

— Это рисунок моей первой жены, хотя вас это вряд ли касается.

— Развелись, да?

— Она покончила с собой.

— Здесь?

— В Париже. Это город во Франции — а то, может, вы не знаете.

Я уже лежал на полу, в голове звенело, и только тут до меня дошло, что он меня ударил. В испуге я поспешил кое-как встать на подгибающиеся, ватные ноги.

— Вытрите чем-нибудь рот. Вы же не хотите испачкать кровью рубашку, а? Наверняка из магазина «Холт ренфрю». Или «Бриссон и Бриссон», где отоваривается этот паршивец Трюдо. [В 1960 году Пьер Элиот Трюдо вряд ли был известен. Годом трюдомании стал 1968-й, когда его избрали премьер-министром. — Прим. Майкла Панофски.] Нам ваша жена звонила. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но она утверждает, что в среду ранним утром между вами вышло недоразумение и вы подумали, что у вас есть причина злиться на нее и мистера Московича. — Раскрыв маленький черный блокнотик, он продолжил: — По ее словам, вы приехали из Монреаля неожиданно рано и, застав их вместе в постели, подумали, что они — гм — предавались блуду. Однако — и тут я вновь ее цитирую — правда состоит в том, что ваш друг очень плохо себя чувствовал. Она принесла ему на подносе поесть, а он так дрожал, так страдал от холода, несмотря на жару, так жутко стучал зубами, что она залезла к нему в постель, чтобы согреть его, и обняла как нянька, и в этот самый момент вы ворвались и страшно разобиделись, истолковав все превратно.

— Ну ты и мудак, О'Хирн.

На этот раз он огорошил меня молниеносным ударом под дых. Я пошатнулся, стал ловить ртом воздух и опять завалился на пол. Лучше бы я там и оставался, потому что, едва я встал и попытался дать ему сдачи, как он сильно ударил меня по лицу левой, а потом влепил по другой щеке еще и правой. Я стал водить языком по зубам, проверяя, все ли на месте.

— Я тоже не принимаю ее утверждения за чистую монету. Но ведь не все это буба-майса, а? Я немножко знаю идиш. Вырос на улице Мейн. Перед вами профессиональный шабес гой[331]. Бывало, я зарабатывал кое-какие крохи, растапливая в пятницу вечером печки в домах ортодоксальных евреев, и никогда я не видывал более приличных, законопослушных граждан. По-моему, вам опять надо вытереть подбородок.

— К чему вы все это говорите?

— Послушайте, ведь это должно было вас черт знает как разозлить. Ваша жена и ваш лучший дружок валяются в обнимку.

— Ну, скажем, меня это не порадовало.

— И я не виню вас. И никто не винит. Кстати, а где мистер Москович спал?

— Наверху.

— Ничего, если я гляну? Работа у меня такая, а?

— У вас есть ордер на обыск?

— Да ну, бросьте вы. Не надо так. Вы же говорили, вам нечего скрывать.

— Первая комната направо.

Борясь со злобой пополам со страхом, я подошел к кухонному окну, смотрю, один из полицейских пошел в сторону леса. Другой выворотил содержимое мусорного бака и роется в куче отбросов. Тут вернулся О'Хирн, держа руку за спиной.

— Странное дело. Он забыл там всю свою одежду. Бумажник. Паспорт. Похоже, этот Москович и впрямь заядлый путешественник.

— Он за своими вещами вернется.

О'Хирн достал что-то из кармана пиджака.

— Вы со мной что — шутки шутить вздумали, Панофски? Когда не знаешь, что это, вполне можно принять за марихуану.

— Но это не мое.

— Да, совсем забыл, — сказал он и вынул наконец из-за спины другую руку. — Смотрите, что я нашел.

Черт! Черт! Черт! Это был отцовский табельный револьвер.

— У вас есть разрешение?

В эту минуту паника затмила мне разум, и я выпалил:

— Первый раз вижу! Он, наверное, Букин.

— Так же, как эта марихуана?

— Да.

— Однако я нашел его у вас в комнате, на тумбочке рядом с кроватью.

— Не знаю, как он туда попал.

— Да вы что, специально напрашиваетесь или как? — сказал он и ударил меня с такой силой, что я опять потерял равновесие. — А теперь отвечайте серьезно.

— А, я вспомнил. Это отцовский. Как-то раз он приезжал на уик-энд и оставил его. Он был инспектором следственного отдела полиции Монреаля.

— Ах ты, черт побери! Вы сын старого Израиля Панофски!

— Да.

— Нну-дык! Тогда мы тут в каком-то смысле вроде как мишпуха. Так, кажется, звучит у вас слово «семья» — шутники, ей-богу! А в барабане-то — пустая гильза.

— Он так и не научился толком заряжать.

— Ваш отец?

— Да.

— Сейчас я вам открою один маленький секрет. Я ведь точно как ваш отец. Скольких подозреваемых я отправил в больницу — это ужас! «Оказывали сопротивление» — вы ж понимаете.

— Я стрелял из него.

— Ну вот, это уже лучше. И насколько недавно?

— Когда жена уехала, мы с Букой много выпили.

— Ну естественно. Вы, надо полагать, были вне себя от негодования. Я бы весь кипел, это точно. За вашей спиной он трахал вашу жену. Ну и — пиф-паф. Да еще и при вашей-то вспыльчивости!

— Какой такой моей вспыльчивости?

— За вами числится привод в Десятый отдел, вот, здесь у меня и дата записана — за драку в баре. А еще на вас поступало заявление от официанта из «Руби Фу» — он обвинял вас в оскорблении действием. Надеюсь, вы не считаете меня предвзятым