Вершинные люди - [33]

Не знаю, из каких сил я сделала еще одну попытку выловить потерянный башмак, который намок так, что утонул и уже почти не мелькал на поверхности. Попытка наконец удалась, я выхватила его из потока и прижала к груди. Так и шла домой — мокрая, босая, растрепанная, в грязи, но сияющая.

То потрясение, которое я пережила, пока терпела бедствие с обувью, представив, что окажусь в безвыходном положении, не прошло даром — оно послужил мне уроком. С той поры я старюсь всего иметь много: одежды, обуви, еды, лекарств, других необходимых предметов. Пусть лучше что-то пропадет или окажется невостребованным, но не дай Бог еще раз почувствовать себя беспомощной, без связи с родными, не имеющей возможности выйти из дому и решить свои проблемы.

Ау, люди!

О смешном, но и до жути страшном приключении с балетками я рассказала родителям, когда приехала домой на ближайшие выходные, и то только для того, чтобы мне позволили забрать с собой вторую пару летней обуви.

— Зачем они тебе? — спросила мама. — Все равно целый день на каблуках не выходишь.

— На всякий случай.

— Какой еще случай? — вот тогда я и рассказала, что чуть не осталась босой посреди города, без малейшей возможности помочь себе, чтобы продолжать посещать университет. Тогда мама, улыбнувшись, разрешила взять новые туфли: — Ну, бери, — сказала она.

По приезде в город я отнесла эти новенькие туфли, только раз надеванные на выпускной вечер, к сапожнику и попросила укоротить каблук с семи сантиметров хотя бы до пяти.

— Можно это сделать?

— Можно, — сказал сапожник, — но я бы не советовал.

— Почему?

— У вас будет задираться носок и закручиваться вверх, как у клоунов, — разъяснил он.

— Ничего, — решилась я. — Отрезайте.

Как выглядели со стороны мои туфли, столь странным образом приспособленные к делу, не знаю, но я добросовестно носила их до естественного выхода из пригодного состояния. Однако главное практическое следствие происшествия с балетками состояло не в этом, а в том, что меня оно подтолкнуло искать квартиру в более удобном и близком к университету районе.

В одно из воскресений я вернулась в город не вечерней электричкой, а утренней и отправилась на поиски новой квартиры. Тогда еще не было рекламных газет, тем более не было Интернета, и главным источником, откуда можно было взять сведения о сдаче внаем квартир или уголков, был стихийный междусобойчик у бюро обмена квартир, где собирались маклеры. Но туда я дороги не знала. Поэтому мне оставалось одно: ходить по тем улицам, которые подходили по расположению, и читать объявления на столбах, заборах и стенах. Так я и сделала.

Я пошла в центральные кварталы, ограниченные улицами Короленко, Чкалова и Ленина, внутри которых в то время находилось еще много частных домиков. Здесь объявления висели почти возле каждого из них, но они были устаревшими — все уголки, куда я обращалась, оказывались занятыми. Мне отказывали и тут и там, и с сожалением и со злорадством, и со словами поддержки и с упреками, что я поздно кинулась искать, дескать, надо было это делать в августе. От долгой ходьбы неимоверно гудели ноги, я устала и повесила нос, а удача все не улыбалась мне. Стало ясно, что любые поиски напрасны, действительно, уже ничего найти не удастся.

День клонился к вечеру. На улицах стало другим движение прохожих, переменившись с хаотичного и порывисто-торопливого на упорядоченное, неспешно-прогулочное. По-иному зазвучали и голоса, они утратили резкость и нервозность, стали глуховатыми, стишенными, степенными. Повсеместно завершались дневные заботы, доканчивалась подготовка к новой рабочей неделе, наступало время отдыха, традиционных вечерних прогулок по городу. Кое-где, куда солнце уже не доставало, засветилось в окнах. Всем здесь находилось место, все имели свой угол и кров, и только я продолжала бродить, тычась в чужие двери, получая отказы, не находя приюта, словно выброшенная сюда из другого мира. Почему же здесь не так, как у нас? Разве в Славгороде меня оставили бы одну, видя погрязшей в проблемах, не позволяющих заниматься делами? Тоска по родному дому полоснула сердце, залила его болью. На память пришли воющие на луну собаки, неприкаянные, не обретшие друзей среди людей, каких я иногда видела в полях за нашим огородом. Где-то мои папа и мама тоже покончили с делами и усаживаются под яблоней ужинать, потом они войдут в дом и включат телевизор, не подозревая, как мне здесь плохо.

Я поняла, что уже поздно и стучаться в двери домов со своими бесполезными вопросами о наличии свободного угла неприлично — люди не станут открывать из осторожности или даже из страха, а мне будет еще обиднее. Во дворе одного из домов по улице Ленина, между Комсомольской и Чкалова, я села на лавочку отдохнуть и от отчаяния, от невозможности расположить к себе этот коварный, неласковый город, от его глухоты, от своей потерянности в нем расплакалась.

Я не услышала, как ко мне подошли.

— Что случилось, девонька? — вопрос прозвучал почти по-славгородски тепло и участливо.

Я подняла голову — возле меня стояли две очень красивые, нарядно одетые девушки, словно сошедшие со страницы журнала мод. Настоящие горожанки, таких показывают только в кино, подумала я, продолжая их рассматривать. До приезда в город я представляла себе, что тут все должны быть такими, но это оказалось не так. И вот они появились — такие, какими горожане казались мне издалека. Девушки были совсем молоденьки, от силы лет на пять старше меня.