Вернуться в сказку - [276]

— Я вижу, что вы не в лучшем состоянии для разговора, граф, — говорит девушка, чувствуя себя немного неловко от осознания того, что ей приходится видеть эту картину. — Мне, пожалуй, стоит зайти попозже. Пойду погуляю по городу…

Мужчина поворачивается, но не встаёт. Видеть его бледное, ещё более худое, нежели всегда, лицо кажется странным. Мария смотрит в его глаза и почему-то отводит взгляд. Радужка глаз этого человека сейчас кажется чёрной, и хотя девушка плохо помнила, какой она должна быть на самом деле, этот факт казался ей неправильным.

Граф сидит на полу, теперь смотрит на неё, а она вдруг чувствует, что ей куда больше хотелось бы сейчас выслушивать вечные причитания Мердофа, который волновался за неё куда больше, чем, пожалуй, следовало. Впрочем, ему дали приказ не выпускать её из виду. Мария прекрасна помнила этот момент, и парень переживал за свою карьеру под началом Хоффмана, который, вероятно, был вовсе не таким безобидным, как пытался казаться бывшей принцессе.

— Нет, проходи! — отвечает он мрачно. — Проходи, я… Я сейчас встану.

И девушка проходит, садится на диван, стоящий рядом, ждёт, пока граф поднимется и сочтёт или не сочтёт нужным объяснить, что именно у него произошло. Пока она с интересом разглядывает комнату. Марии никогда не случалось бывать именно в этой. Почти все вещи в доме Хоффмана, в его рабочих кабинетах отличались простотой, но такого она ещё не видела. Диван, на котором она сидит сейчас, пожалуй, существует, если не столько лет, сколько сейчас графу, то, во всяком случае, является ровесником Ала и Марии. Истёртая обивка, вылезшие в некоторых местах пружины… У Альфонса дома когда-то было что-то подобное. Пока дядя Джошуа не бросил пить и не занялся этим. Когда-то, когда Ал прибегал к ней домой, просился ночевать, потому что не хотел больше слышать ссор и скандалов, затеваемых его матерью.

Вещи, которые принадлежали графу Георгу Хоффману, всегда отличались простотой, отсутствием роскоши и излишеств, что было, во всяком случае, так казалось, весьма странно для человека его круга и положения. Мария на многое в Осмальлерде смотрела с удивлением. Быть может, этот мир был ей родным, быть может, она была избранной, кем-то, про кого раньше она читала в книжках, но, всё-таки, выросла она на Земле, и обычаи Осмальлерда казались ей чужими.

Мужчина садится на соседний диван, такой же потрёпанный и старый, как и тот, на котором сидит бывшая принцесса. Он тоже отчего-то старается не смотреть ей в глаза, постоянно трёт виски, и девушке думается, что, если она, вдруг, попадёт на Землю снова, ей стоит привести Хоффману несколько пачек обезболивающего. Мария прекрасно знала, каково это, когда очень сильно болит голова. Как ни странно, в отличие от большинства людей, самочувствие её ухудшалось не от дождливой сырой погода, а, наоборот, от яркого солнца.

— Ты ведь не знаешь Алесию, да? — говорит граф с какой-то неохотой, словно вытягивает из себя эти слова.

Алесия… Пожалуй, несостоявшаяся принцесса прекрасно знала, кто это. Она видела эту девушку рядом с Алом на том балу. Алесия была весьма красива и весьма обаятельна, красиво смеялась, улыбалась, прекрасно танцевала. Ал тогда остался с ней на весь вечер, и Мария не стала мешать. Мисс Хайнтс — вроде так её звали — была весьма мила и обаятельна, пожалуй, не стоило как-то мешать им обоим.

Почему-то, Фаррел вдруг начинает думать о Мердофе. Интересно, проснулся он или нет? И если проснулся — уже понял, что она куда-то подевалась или пока пребывает в неведении? Во втором случае Марии лучше залезать к себе в комнату через окно — благо находится их квартирка всего лишь на втором этаже и, если что, можно попросить того же Хоффмана подсадить её. Мысли об Алесии как-то уходят на второй план, и бывшая принцесса едва вспоминает, что невежливо не отвечать на вопрос, заданный ей. Пусть, она и не принцесса, теперь уже ни в одном из пониманий этого слова, но с Хоффманом отчего-то хотелось быть именно вежливой.

Граф всегда был достаточно худ и бледен, но сегодня это кажется особенно заметным. Бледные, сильно выступающие скулы весьма пугают девушку, но она признаётся сама себе в том, что никогда этого не раскроет ему. Не стоит делать то, после чего тебя сочтут обыкновенной трусихой. Не тогда, когда она находится рядом с этим человеком.

— Я, кажется, видела её один раз — на балу у моего деда, — хмурится Мария непонимающе. — Она провела весь вечер с Алом. А что такое?

Действительно, при чём тут была Алесия? Она просто танцевала, просто шутила, просто смеялась… Вряд ли эта девушка могла составлять угрозу Хоффману, хоть и была, вероятно, совсем не так проста, как хотела казаться. Граф знал её, возможно, знал хорошо, куда лучше, чем её знала Фарелл, но… Зачем ему нужно было спрашивать о ней? Это была просто девушка, пусть и из весьма богатой и состоятельной семьи.

При чём здесь была Алесия? Как в ней могла крыться причина такого душевного состояния Хоффмана, в котором он пребывал сейчас. Марии отчего-то вспоминалась Анна, жена графа, которую она однажды увидела в его поместье. Пожалуй, Анна была совсем другой, нежели Алесия, пожалуй, Анна казалась куда более агрессивной, яростно цепляющейся за прошлое и настоящее, а не отпустившей его, как это, видимо, делала Хайнтс.