Верность - [148]
— Сохранилась, Александр Иванович. Она выделана и к ней подшита шелковая подкладка.
Командир помолчал, что-то соображая, затем пытливо взглянул на своего штурмана.
— Что же вы намерены с ней делать? Везти во Владивосток?
Беловеский смущенно молчал. Взглянув на него с ласковой смешинкой, командир сказал:
— Так вот, Михаил Иванович, по-моему, эта шкурка вам не нужна. Жены у вас пока нет, да и не совсем прилично нашим женам выставлять напоказ командорских голубых песцов. Поэтому думаю, что вы согласитесь пустить её по дипломатическому пути: её следует совершенно официально, при соответствующем письме, подарить доктору Чэну. Он много для нас сделал и заслуживает ценного подарка. Согласны?
— Конечно, Александр Иванович.
— Так вот, я послезавтра к нему поеду с прощальным визитом.
— Я сейчас её принесу, — сказал штурман в ответ на крепкое рукопожатие командира.
В коридоре штурмана привлекли доносившиеся из нижнего кубрика звуки скрипки и голоса.
— Так будешь плакать? Тогда сыграю. А нет — зачем мучить других? Ведь серенада Брага на одной струне не очень-то хорошо выходит.
— Сыграй, прошу тебя: душа требует, — пробурчал хриплый бас кочегара Временщикова.
— Ладно уж. Только по случаю возвращения во Владивосток, — отвечал голос радиотелеграфиста, и скрипка запела.
Дутиков играл на однострунной китайской скрипке, декой которой служил короткий патрубок из ствола бамбука, с натянутыми на торцах, как на миниатюрном барабане, перепонками. Звук был сильный и чистый, но какой-то плачущий. Тембр старинного инструмента накладывал на хорошо знакомую мелодию экзотический колорит. Штурман невольно замер. Серенада разбудила воспоминания о первых днях на Дальнем Востоке осенью исторического 1917 года. Теперь серенада звала Беловеского обратно в этот город.
Боясь помешать, он осторожно заглянул в люк. Кубрик был полон народа, все молча слушали и тоже, наверно, думали о родном городе. Некоторые с тревогой: как-то их там примут, недавних матросов белой флотилии? По суровому рыжеусому лицу Временщикова действительно катились слезы. Что он почти два года назад оставил во Владивостоке? Штурман не знал. «А еще ротный командир!» — упрекнул он себя.
На другой день утром Павловский и Глинков пришли к Клюссу поделиться предпоходными соображениями. Ни тот, ни другой ещё не осознали подвига, совершенного экипажем «Адмирала Завойко», и даже мысль об этом не возникла в их сознании. Они не могли представить себе, что пройдут годы и люди по заслугам оценят их поступок, а их корабль будут называть дальневосточной «Авророй». Сейчас они думали только об ответственности за допущенные ошибки.
— Во Владивостоке нас после доброй встречи заставят держать ответ за все промахи. Каждое лыко могут поставить в строку, — сказал Глинков.
Павловский хмурился. Он знал, что сейчас начальником морских сил Дальнего Востока назначен Кожанов, тот самый Кожанов, который вместе с ним поступал в Гардемаринские классы, плавал на крейсере. Штурман был там членом судового комитета. А теперь Кожанов, овеянный славой и пороховым дымом гражданской войны, будет решать их судьбу. Какой он теперь? Как встретит прежних своих товарищей гардемаринов — теперешних комиссара и штурмана вернувшегося из-за границы корабля?.. Вслух он сказал:
— А грехов у нас накопилось более чем достаточно. С белой флотилии приняли группу матросов, поверив на слово, что они будут честно служить в Красном Флоте. Несмотря на запрет, взяли на борт пассажиров, не имеющих въездных виз. Восемь месяцев держим под арестом без суда и следствия изменника Полговского, вместо того чтобы расстрелять его, хотя этой участи он всё равно не избежит, — перечислял Павловский, загибая пальцы на левой руке.
Клюсс внимательно слушал, но легкая улыбка не сходила с его лица. Он не придавал серьезного значения тому, о чём говорили комиссар и Глинков. На душе было светло и радостно. Все невзгоды остались позади, все испытания пережиты, а что сделано не по правилам, так это продиктовано жизнью, и ответственность за это не страшна.
— Кого ещё возьмем кроме семей командного состава? — в заключение спросил комиссар.
— Возьмем инженер-механика Скворцова с «Байкала», он поможет штабу уточнить многие вопросы, — отвечал командир.
— Эх, Александр Иванович! Семь бед — один ответ! — воскликнул Павловский. — Возьмем уж и жену матроса Токарева. Удрала она из Владивостока по глупости. Нельзя же её здесь бросать. Раз взяли мужа, надо брать и её. Ведь ребенок у неё.
— Согласен, Бронислав Казимирович, возьмем. А штурман никого не просит прихватить?
— У штурмана не оказалось знакомых, стремящихся во Владивосток, — заметил Павловский. — Ему следует вспомнить об оставшихся в Приморье знакомых девицах. Не все же успели выйти замуж за эти два года.
— Так вот! Все пассажиры должны быть на борту в понедельник не ранее спуска флага и не позже полуночи. Снимаемся во вторник сразу после подъема флага. Пойдем без лоцмана.
Понедельник прошел в денежных расчетах. Целый день по палубам и коридорам сновали китайцы снабженцы. Разошлись все привезенные Белли деньги, только тысячу долларов командир запер в сейф, на случай вынужденного захода в какой-либо порт.
О северных рубежах Империи говорят разное, но императорский сотник и его воины не боятся сказок. Им велено навести на Севере порядок, а заодно расширить имперские границы. Вот только местный барон отчего-то не спешит помогать, зато его красавица-жена, напротив, очень любезна. Жажда власти, интересы столицы и северных вождей, любовь и месть — всё свяжется в тугой узел, и никто не знает, на чьём горле он затянется.Метки: война, средневековье, вымышленная география, псевдоисторический сеттинг, драма.Примечания автора:Карта: https://vk.com/photo-165182648_456239382Можно читать как вторую часть «Лука для дочери маркграфа».
Москва, 1730 год. Иван по прозвищу Трисмегист, авантюрист и бывший арестант, привозит в старую столицу список с иконы черной богоматери. По легенде, икона умеет исполнять желания - по крайней мере, так прельстительно сулит Трисмегист троим своим высокопоставленным покровителям. Увы, не все знают, какой ценой исполняет желания черная богиня - польская ли Матка Бозка, или японская Черная Каннон, или же гаитянская Эрзули Дантор. Черная мама.
Похъёла — мифическая, расположенная за северным горизонтом, суровая страна в сказаниях угро-финских народов. Время действия повести — конец Ледникового периода. В результате таяния льдов открываются новые, пригодные для жизни, территории. Туда устремляются стада диких животных, а за ними и люди, для которых охота — главный способ добычи пищи. Племя Маакивак решает отправить трёх своих сыновей — трёх братьев — на разведку новых, пригодных для переселения, земель. Стараясь следовать за стадом мамонтов, которое, отпугивая хищников и всякую нечисть, является естественной защитой для людей, братья доходят почти до самого «края земли»…
Человек покорил водную стихию уже много тысячелетий назад. В легендах и сказаниях всех народов плавательные средства оставили свой «мокрый» след. Великий Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» пишет о кораблях и мореплавателях. И это уже не речные лодки, а морские корабли! Древнегреческий герой Ясон отправляется за золотым руном на легендарном «Арго». В мрачном царстве Аида, на лодке обтянутой кожей, перевозит через ледяные воды Стикса души умерших старец Харон… В задачу этой увлекательной книги не входит изложение всей истории кораблестроения.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.