Верность и терпение - [26]

— А вот, господа, квинтэссенция всего, что нам надобно, тот самый тяжелый элемент мироздания, что и составлял, по мысли древних, самую сокровенную сущность вещей. У нас, немцев, называется это «мозгом зерна», то есть глубинной сутью того, над чем человек размышляет.

Секунд-майор Петров, человек незамысловатый, приходивший в собрание не столько за полезными умствованиями, сколько для того, чтоб понравиться начальству, проговорил с нетерпением:

— Да не томите, ваше превосходительство, откройте, Какой такой философский камень отыскать вы изволили?

— А вот, господа, и не философский камень вовсе, а сочинение, нашим же братом, егерским офицером, написанное, кое и называется по-военному просто, безо всяческих затей: «Примечания о пехотной службе вообще и о егерской особенно».

— Кто же сочинил сие? — спросил еще раз Петров.

— Генерал-майор Кутузов, Михайла Ларионыч, командир Бугского егерского корпуса, — ответил Ангальт. — Приятель мой, что дал мне эти «Примечания», весьма похвально об авторе их отзывался — и умен-де, и службу егерскую отлично знает, толково, по делу, без ненужных для сего предмета псевдоученых умствований. Прочитав сочинение господина Кутузова, пришел я с автором его в полное согласие и даже скажу — единомыслие и почитаю работу его для нас, егерей, весьма полезною. А теперь позвольте, кто из вас господа, пожелает из «Примечаний» генерала Кутузова к следующему собранию нашему рефлекц составить?

Трое офицеров тут же подняли руки. Ангальт посмотрел на них с улыбкой и протянул тетрадь Барклаю: может быть, оттого, что сидел он к нему ближе других, а может быть, и вовсе не потому.

Тетрадь толщиною в сто листов была, судя по многому, копией с «Примечаний». Снимал копию не писарь — почерк был нехорош, отсутствовали непременные канцелярские завитушки, а главное — стояли на полях тетради пометы, из коих явствовало, что переписчик был егерским офицером, живо обсуждавшим с автором «Примечаний» многие перипетии пехотной службы вообще и егерской в частности.

Сев, вскоре же после собрания у Ангальта, за сочинение рефлекца, Барклай и на самом деле обнаружил в авторе человека глубокого, основательно знавшего сей предмет.

«Первейшей причиной доброты и прочности всякого воинского корпуса, — писал Кутузов, — является содержание солдата, и следует сей предмет считать наиважнейшим. Только учредив благосостояние солдата, следует помышлять о приготовлении к воинской должности…»

Говоря о назначении егеря, Кутузов писал, что прежде всего состоит оно «в верной стрельбе, совершаемой и в тесных проходах, и в гористых и лесных, где он, часто и поодиночке действуя, себя оборонять и неприятеля вредить должен».

А для того чтобы эффективно «вредить неприятеля», надобно было егеря как следует верной стрельбе учить. Кутузов обучал своих солдат так: сначала, еще до стрельбы, они насыпали земляной вал в сажень высоты, и столь длинный, чтоб могли перед ним стоять мишени, изображающие фигуру высокого человека в два аршина и десять вершков[25]. Вал следовало делать и выше и шире цели, чтобы после окончания стрельбы можно было отыскать в нем большую часть выпущенных по мишеням пуль.

Начинать обучение стрельбе Кутузов советовал из наиболее легкого положения — с колена, после чего можно было переходить и к обучению стрельбе стоя в рост.

И первоначальная дистанция тоже должна была учитывать неопытность вчерашних рекрутов: не более ста шагов. Потом дистанция все возрастала, и в конце обучения егеря должны были поражать цель уже с трехсот шагов. Далее Кутузов рассказывал, как следует господам офицерам учить своих людей стрельбе, что при том говорить и как на деле все толково объяснять и показывать.

И видно было, что генерал десятки, а то и сотни раз учил и рядовых и унтеров точной стрельбе, в которой, несомненно, и сам был большой мастак.

Дальше генерал писал, как следует обучать егерей действиям в строю, как следует маршировать повзводно, поротно, побатальонно, по рядам и в густой колонне.

Но более всего наставлял Кутузов солдат и офицеров тому, что следует предпринимать, когда невозможно применить конницу, а пехота, хотя бы и гвардейская, будет занята боем по фронту. Тогда-то егеря и должны показать себя во всей красе: они должны решительно занимать дефиле — узкие проходы в горах, лесах и болотах; захватывать мосты и плотины, броды и дороги; выбивать неприятеля из любой позиции и, заняв любую позицию, непременно ее удерживать. Они должны были первыми атаковать и до конца защищать деревни и кладбища, мельницы и усадьбы, рвы и валы, высоты и впадины. Они же заслоняли своим огнем и пехоту, и кавалерию, и артиллерию, и пионеров, когда были те на марше, перестраивали фронт или же шли по трудной местности.

Рефлекц этот стал настольной книгой для егерей их корпуса, а для Барклая волею судьбы превратился в Катехизис, потому что ему пришлось командовать егерями почти до конца жизни, лишь на время оставляя этот вид войска и переходя в пехоту или кавалерию.

А в Финляндском егерском корпусе прослужил он два года, перейдя под начало еще одного весьма незаурядного человека — принца Виктора Амадея Ангальт-Бернбург-Шаумбургского, доводившегося графу Фридриху двоюродным братом…