Верность - [78]

Как темно уже было под первыми деревьями, когда они въехали в Тауренский бор! Временами покачивались задетые оглоблей ветви и падали холодные капли. Повозка подпрыгивала на ухабах.

— Не попался бы нам навстречу грузовичок. Такая темень, что не разъехаться, — сказал Смилдзинь.

— Кто сейчас поедет тут, — машинально ответил Юрис.

Но когда они уже почти миновали лес, впереди совсем близко сверкнул огонек. Смилдзинь натянул вожжи:

— Тпру!

Но это был не грузовик, а человек с карманным фонариком в руке. И тут же рядом с повозкой раздался глуховатый голос Атиса:

— Вот это да… вы что, в кабаке засиделись? Никак вас домой не дождемся, пошел искать.

— Ты что, пешком? — удивился Юрис. — Куда это?

— Так ведь я говорю… от нечего делать пошел вам навстречу и прогулялся до леса, — объяснил Атис и слегка толкнул Юриса. — Чего развалился, как барон! Дай сесть!

— А я было подумал, что кто-то на велосипеде мчится, — сказал Смилдзинь.

Атис нетерпеливо шепнул Юрису на ухо:

— Ну?

Юрис так же тихо, почти не шевеля губами, процедил:

— Строгий с занесением… и так далее.

С минуту они молчали. Слышен был только перестук подков да мягкий шорох колес.

— Вот как… — коротко сказал Атис, и Юрису показалось, что тот в темноте кивнул головой, будто соглашаясь с чем-то. Затем рука Атиса сильно стиснула плечо Юриса: — Пустяк!

— Хорош пустяк, — горько усмехнулся Юрис.

— Пустяк, — повторил Атис уже громче. — Выговора приходят и уходят, а люди, если они с головой и характером, — остаются. Вообще я оптимист.

«Я тоже оптимист, — думал Юрис, уставившись в непроглядный мрак. — И всегда был оптимистом. И неужели только из-за того, что порою вместо чистоплотности видишь грязь, ты опустишь руки и изменишь идее? Ведь идея неизменно остается чистой и благородной, независимо от того, что делают ее именем отдельные люди. Ты должен понять это. Иначе ты не сможешь жить. Иначе ты не сможешь бороться».

И вдруг, словно скинув с себя громадную тяжесть, Юрис выпрямился и сказал вслух:

— Разумеется, главное — не падать духом и сохранить верность принципам. Жить иначе не имеет смысла.

— Конечно, не имеет!

Они ехали теперь по узкой дороге. Все снова и снова по оглоблям с шумом хлестали еловые ветви и в лицо летели водяные брызги. Вскоре лес кончился. И уже можно было различить мерцающий вдали, в первом доме колхоза, огонек.

Девятая глава

Ну и осень!

Сухая погода продержалась всего лишь несколько дней, затем опять зарядили дожди с ветрами. Чуть отойдешь от окна — ничего не видно.

На столе перед Мареном лежат отчеты из колхозов о ходе уборки урожая. Да, все еще идет уборка — в бороздах, под водой, осталось много картофеля, ждет и сахарная свекла, на некоторых полях хлеб и клевер брошены на произвол судьбы. Перспектива такая же беспросветная, как и пасмурный день за окном.

А тут еще второй секретарь! Облокотившись о подоконник, он упрямо твердит свое:

— Хочу знать, как долго будет так продолжаться?

— Я просто удивляюсь тебе, — сердито сказал Марен. — Вместо того чтобы делать все, что возможно, ты пристаешь со своей гнилой философией. Если у тебя есть вопросы, так подожди до бюро.

— До бюро! Неужели мы не можем без всякого бюро поговорить с тобой как коммунист с коммунистом!

— Не пойму, чего тебе собственно от меня надо?! — сказал Марен, уставясь на рубрику в отчете: «В процентах».

— Хочу тебе доказать, что мы допускаем роковую ошибку…

— По-твоему, теперь самое подходящее время для прений? — спросил Марен с возмущением. — Урожай на корню гниет, а ты дискуссию затеваешь!

— Да, когда урожай гниет, уместен вопрос — почему он гниет?

— О том же я мог бы и тебя спросить.

— Конечно. Потому что мы оба в одинаковой мере виноваты.

— Ладно… черт побери! — сказал Марен со злостью. — Чего ты на ссору лезешь?

— Почему — на ссору? Но я тебе ручаюсь — пока мы не передадим людям инициативу и будем продолжать это глупое подталкивание, положение не изменится.

— А я вот что скажу: перестанем подталкивать, хуже будет.

Гулбис безнадежно махнул рукой.

— Абсолютно порочная теория. Я тебе черным по белому докажу: в хозяйствах, где люди руководят смелее и делают не все по нашей указке, урожай на корню не гниет. Вот, хотя бы в «Эзерлее». Ты думаешь, если Димдан тебе не перечит, то он под твою дудку пляшет? Ничего подобного. Он — хозяин, и толковый. Он делает все, как требуют интересы хозяйства. А если исходить из интересов хозяйства, то и оплата за трудодни другая, и люди с другой охотой работают. Или еще пример: «Силмала». Там даже от помощи горожан отказались, а поля убраны. Вот что означает сознательная инициатива.

— Ты в Бейку этого, наверное, влюблен, — съязвил Марен.

— Влюблен. В таких людях я вижу наше будущее.

— Даже если у них партийный выговор в учетной карточке?

— И это безобразие на нашей совести.

— Ну, знаешь, я попросил бы тебя выбирать выражения! Ты обвиняешь бюро.

— Эх! — отозвался Гулбис. — Я сам тоже бюро… Кто может мне запретить обвинить самого себя? Занимаюсь самокритикой — и все. А я скажу тебе, за что ты Бейку не любишь. За то, что он критикует тебя. Постой, постой, не выходи из себя! В конце концов можем же мы хоть раз поговорить с тобой по-ленински?..