Верность - [77]

— Товарищи, но Бейка не отказывается помогать ребенку! — сказал председатель «Эзерлеи». — А что касается матери ребенка… и этого дела вообще… мне тоже не все ясно. Почему женщина эта разыскала Бейку только теперь? После четырех лет. Тут что-то не так.

— Все даже больше, чем ясно! — воскликнул начальник милиции. — Следует спросить, почему Бейка покинул город и облюбовал такой дальний уголок? Очень просто: чтобы его не могли разыскать, чтоб не могли напасть на след. Обычный случай. Очень даже обычный.

Рядом кто-то зашептался с соседом.

Молчание. Пускай. И вдруг Юрис почувствовал, как он устал, словно у него передергали каждый нерв. В левом виске что-то больно закололо. Юрис на мгновение прикрыл глаза. В конце концов — будь что будет. Очевидно, нет смысла бороться, что-то доказывать.

Кто-то опять говорил. Юрис не слушал. Зачем… если людей не интересует сущность дела? Неужели у него отнимут партбилет? Что делать, чтобы этого не случилось? Лгать и каяться… В чем же? В легкомыслии молодости? Он уже сто раз покаялся в этом. Бросить Ингу? Никогда! Против разума и совести бить себя в грудь и лицемерить, сказать, что то, что он делал в «Силмале», было неверно, что он глубоко ошибся и сожалеет об этом, а ошибки свои исправит? Никогда! Именно потому, что у него в кармане красная книжка с портретом Ленина. Именно потому, что он не только носит ее в кармане, но чувствует себя неотделимой частью ее. Ведь это она учила при любых обстоятельствах быть мужественным, не искать личной выгоды, не бояться трудностей, никогда — чего бы это ни стоило — не отказываться от своих убеждений. Никогда не бросаться фразами, говорить только то, во что веришь всей душой…

— Кто еще хочет высказаться по личному делу Бейки? — спросил Марен.

Слово попросил рабочий промкомбината.

— Я, правда, не знаю… про отношения товарища Бейки с гражданкой, которая пожаловалась… всякое бывает. Но за работу, как я слышал, его не попрекнешь, человек старается… Ну, может быть, кое в чем иной раз и ошибается, но не злостно же. Товарищ он молодой, работать хочет… По-моему, не надо бы давать с занесением, а без всякого занесения… Вот мое предложение.

Потом слово попросил Гулбис. Он сунул в карман листок бумаги и, ни на кого не глядя, тихо, но полным решимости голосом начал:

— Я думаю, что бюро судит сегодня о своем товарище поверхностно. Можно даже сказать — вульгарно. Я имею в виду вас, — он кивнул на начальника милиции. — Это просто несерьезно. Вообще, прежде чем судить о человеке, вы сначала хоть немного присмотрелись бы к нему, к его жизни. Тогда вы знали бы, почему товарищ Бейка уехал из Риги и теперь здесь. Нельзя, товарищи, необдуманно швыряться словами и незаслуженно обвинять человека. Я довольно хорошо знаю товарища Бейку. Он активный, энергичный, самоотверженный человек. За то короткое время, что он в «Силмале», он добился в хозяйстве явного перелома к лучшему.

— А могло быть еще лучше, — коротко бросил Марен.

Гулбис посмотрел на него.

— Безусловно, если бы у Бейки был десятилетний опыт работы в колхозе. А он пришел к нам еще совсем молодым. И мы видим, что его твердая воля уже приносит свои плоды. Будем откровенны: в «Силмале» полностью была подорвана вера в колхоз. А сегодня эта вера восстановлена. И только благодаря товарищу Бейке. Я, разумеется, не хочу касаться частных мелких промахов. Не хочу даже отрицать, что Бейке иногда не мешало бы быть сдержаннее и действовать обдуманнее… но мы теперь говорим о сущности дела. Я не верю анонимным письмам. Я вообще против них. Ведь каждому понятно, что против Бейки имеют зуб люди, которые из-за него не могут больше жить так, как им хотелось бы. Только не пойму, зачем нам вникать во всякие интриги и демагогию? Вот чего я никак не пойму.

— Интересно, как ты определишь, где кончается интрига и где начинается правда? — перебил его Марен.

Гулбис взглянул на него и ответил:

— Интуицией партийца. Она никогда не подводит. Но для этого, разумеется, надо человека знать хорошо, а не поверхностно — лишь по анкете и автобиографии. И не вижу причины для строгого выговора с занесением или даже выговора вообще. Нечего зря человека избивать.

Марен поставил оба предложения на голосование. Из семерых членов бюро четверо проголосовали за строгий выговор с занесением в учетную карточку.

Уже сгущались сумерки. Поздней осенью темнеет рано.

— Поехали домой? — заговорил словоохотливый Смилдзинь, когда Юрис медленно подошел к повозке, ждавшей его на небольшой площади перед рынком. — Поехали, вишь, как быстро темнеет.

«Жаль, что на лошади ехать, надо было договориться с Аугустом, — думал Юрис, обводя растерянным взглядом придорожные деревья и серые домишки. — Тащись теперь… А устал так, что не хочется даже рукой шевельнуть».

— Что с тобой? Не слышишь? — ткнул его Смилдзинь в плечо. — Смотри, какой славный шифер там сгрузили. Не знаешь, что тут строят?

— Н-нет, — ответил Юрис, вздрогнув.

«Да не все ли равно — пускай строят что хотят. С меня хватит. Я ничего больше строить уже не буду. Никому не нужны ни твои добрые намерения, ни старания, ни планы на будущее. Тебя закидали грязью, унизили и уничтожили. Словно тебя и не было, словно ты не мучился и не ломал голову ночи напролет, стараясь не за страх, а за совесть… да, за совесть! Получил чего хотел… Теперь ты признаешь, что ты глупый Дон-Кихот: хотел с Мареном тягаться? Значит, верить, что всегда побеждает правильный принцип, — наивность? Видимо, так. Все зависит от отдельных людей. От их порядочности и партийной совести. Да неужели ты, Бейка, не знаешь, что есть люди, у которых в кармане партбилет, но в груди нет сердца коммуниста? Но что же делать: отступить перед такими, признать за собой несуществующие ошибки? Так ты наверняка уйдешь от неприятностей, но будешь всю жизнь презирать себя. Нет, это не твой путь, Юрис. Это путь малодушных».