Верность - [76]

Дружелюбный, спокойный голос Гулбиса помог Юрису взять себя в руки.

— Конечно есть, — ответил он. — Кое-кто ненавидит меня за то, что я постарался заменить этих пьяниц и лодырей другими.

— Конкретно, конкретно! — приказал Марен.

— Конкретно: один из них — и самый главный — это бывший бригадир Брикснис.

— Факт, — сказал Гулбис. — Мне известно, что человек этот заставлял своего сына распускать в школе злостные слухи.

— А ты, товарищ Гулбис, не допускаешь, что в этих слухах есть, может, и доля правды? — сказал Марен с плохо скрываемым вызовом. — Дыма, как говорится, без огня не бывает. Продолжайте, Бейка! Объясните, чем вы мотивируете свое отношение к очередному указанию райкома — почему в «Силмале» рожь засеяна на такой маленькой площади? Тут опять неподчинение, умничание, вредительство!

Иногда, если человека очень глубоко и несправедливо оскорбить, то он внутренне словно каменеет. Юриса охватило горькое безразличие, какая-то покорность судьбе.

Он смотрел на Марена и молчал. Вредительство… так о чем же еще говорить? Да и стоит ли вообще говорить? Он был бледен, но внешне спокоен. Только во рту у него пересохло.

Кто-то из членов бюро спросил:

— Вы, товарищ Бейка, вообще признаете партийную дисциплину?

— У меня тоже есть вопрос относительно ржи, — сказал Гулбис. — Вы недавно говорили мне, что в «Силмале» на большой площади рожь не удается, а удается овес. Это ваше личное мнение или мнение агронома?

— Так считают агроном, сами колхозники и я лично, — ответил Юрис, преодолев внутреннее оцепенение.

— В таком случае это оправдано… упрек отпадает, — сказал Гулбис, взглянув на первого секретаря.

— Это мы еще посмотрим, — резко сказал Марен и снова с раздражением обратился к Юрису: — Вы ничего не говорите о своем образе жизни. О своем моральном облике. Бюро хочет знать: вы оправдываете и это?

— Я не думаю оправдываться, — начал Юрис, глядя на Марена, — но тут извращены факты… все изображено в неправильном свете. На самом деле все было вот как… — И, несмотря на отвращение и неловкость, которые испытывает человек, когда он вынужден говорить посторонним о вещах, которых стыдно самому, Юрис коротко рассказал неприятный эпизод из своего прошлого.

— Вы, разумеется, — презрительно усмехнулся начальник милиции, — сделали вид, что о существовании ребенка ничего не знаете?

— Не сделал вид, а не знал!

— А теперь вы знаете, — с ударением сказал Марен. — Членов бюро интересует, как вы думаете поступить? Что вам подсказывает совесть коммуниста?

Юрис бросил на Гулбиса короткий, беспомощный взгляд, затем тихо, но твердо ответил:

— Совесть коммуниста подсказывает мне вот что: если эта женщина настаивает на том, что ребенок мой, — чему я не верю, — то я готов давать средства на его воспитание.

— И это все? — угрожающе спросил Марен. — Это все, что вам велит совесть члена партии?

— Не знаю, чего еще можно требовать от меня, — ответил Юрис.

— А, вы не знаете! Партия борется за укрепление семьи… а вы не знаете, что вам делать!

— Видимо, так удобнее — пожить с одной, бросить, потом с другой и так далее, — вмешался начальник милиции. — Вы, очевидно, любитель красивой, легкой жизни, товарищ Бейка?

Юрис с удивлением посмотрел на начальника милиции, который глядел на Юриса с чуть наглой, самоуверенной усмешкой. Красивую и легкую жизнь… Что ему ответить? Рассказать о своей красивой жизни в молодости: в заводском общежитии и теперь — в «Силмале»? Нет, лучше не отвечать ему. Есть люди, совершенно безразличные к другим. Но они охотно плюют на человека, когда тот в беде.

Гулбис молча следил за Юрисом. Как трудно порою бывает вмешаться, когда изрекают теоретически верные истины! Разумеется, кто же против устойчивой семьи? Кто против моральной чистоплотности? Ведь все мы — за! Но разве можно все понимать формально? Есть ли смысл в семье, в которой муж не любит жены, а жена не любит мужа, в семье, в которой любовь не выросла на почве духовной дружбы и взаимного уважения? Сохранить любой ценой семью ради ребенка? И тогда, когда муж и жена ненавидят и презирают друг друга? Как раз такая семья и калечит душу ребенка, калечит его морально. Он не видит ни любви, ни дружбы, а только ссоры, слезы униженной матери и ворчанье угрюмого отца… Нельзя заставить человека быть счастливым.

— Правда, что у вас теперь новая связь с библиотекаршей? — спросил Юриса один из членов бюро.

Гулбис с тревогой взглянул на Юриса. Зная его несдержанность, Гулбис боялся необдуманного ответа, который еще больше настроил бы бюро против него.

Весь вспыхнув, Юрис повернулся к задавшему этот вопрос:

— Это не связь. Лауре — моя жена.

— Надолго ли?

— Навсегда. — Юрис старался быть спокойным.

— Безобразие! — опять возмутился начальник милиции. — Одна жена с ребенком в Риге, другая — тут… И у такого партийный билет в кармане!

— Да. Аморальный образ жизни несовместим со званием коммуниста, — сурово произнес Марен. — Волей-неволей товарищу Бейке придется это понять, хотя он и очень независим в своих суждениях и с трудом подчиняется дисциплине. Он должен или исполнить долг перед ребенком и его матерью, или же ему не место в партии!