Верность - [68]
— Спасибо, — глухо отозвался Юрис, вошел в комнатку и, бросив шапку, бездумно уселся за покосившийся столик. Есть не хотелось. Хотелось только покоя. Все казалось безразличным.
Пятая глава
Инга вышла из библиотечного коллектора и свернула на улицу Ленина. Липы в скверах оголились, ветер носил по воздуху желто-коричневые листья. Осень порою несет в себе радость, приятную спешку. И человеку, идущему при порывах ветра, которые кружат опавшие листья, совсем не грустно, у него на душе не осень. Он как бы хранит в себе тепло недавнего лета.
Инга не испытывала никакой радости. Безразличная, погруженная в себя, она избегала встречных, ждала на перекрестке, пока пройдут машины, останавливалась перед витринами и смотрела на них без всякого интереса.
В Риге она была уже три дня. Как будто все, что нужно было, она сделала: книги купила, подобрала кое-какие материалы, купила бумаги, несколько репродукций и немного полотна. Последнее — на собственные деньги, на это Инге средств никто не дал.
Дома она тяготилась лаской и заботой матери, ее интересом ко всему, к любой мелочи, касавшейся жизни в колхозе. Инга не умела лгать, но ей не хотелось делиться с кем-нибудь своими горестями, даже с матерью. Мать догадывалась, что дочка что-то скрывает от нее, но никакими расспросами ничего не могла добиться.
— Отчего ты в деревне похудела? — озабоченно разглядывала она Ингу, когда та утром расчесывала перед зеркалом волосы.
— Я ведь там много работаю, мать, — отвечала Инга.
Нет, скрывать и лгать нелегко. Хорошо, что все сделано и что завтра можно ехать обратно.
Инга опустилась на скамейку под липами, около памятника Ленину.
Все куда-то шли, куда-то спешили. Даже бабушка, которая вела за руку мальчика в голубом пальтишке, семенила мелкими шажками. Какой-то парень в берете, проходя мимо, пристально заглянул Инге в лицо. Она рассердилась. Как было бы хорошо, если бы можно было спрятаться от людей — так, чтобы никто не видел, не замечал ее. Но где?
И все же как тяжело жить, когда болит сердце! Как лгут книги, что работа может облегчить и даже заставить забыть личное горе! Неправда это, ничто не может облегчить и заставить забыть его.
Инга подняла глаза к освещенному бледным солнцем бронзовому изваянию — к могучему, мужественному большевику, и долго смотрела на него. Затем она тряхнула головой.
«Нет, и Ты теперь не мог бы помочь мне. Даже Ты. Ты не понял бы, что можно быть такой малодушной. Ты не понял бы, что из-за какого-то человека для тебя может потускнеть весь мир. И Ты никогда не оправдал бы меня, если бы я сказала Тебе, что мне хочется бежать оттуда… оставить все и бежать… чтобы никогда больше не видеть этих дорог, никогда больше не ходить по ним и все забыть. Ты, наверно, сказал бы мне: «Позор! Я не узнаю комсомольцев. Совсем не такими были те, которые в Октябре боролись рядом со мной. Они знали одну цель — победу революции. Им некогда было предаваться личным чувствам и всяким переживаниям… поэтому их и называют героями…» Но, может быть, Ты дал бы мне мудрый, дружеский совет — собраться с силами и все забыть. Вычеркнуть все это из своей жизни, словно этого вовсе и не было…
Человек должен все выдержать. Теоретически я это знаю. Теоретически я знаю все. Только от этого мне не легче. Я думала, что я все могу, но это выше моих сил».
Мимо прошли девушка и юноша, она крепко держала его под руку. Вокруг них кружили желтые листья, ветер трепал темно-русые волосы девушки. «Счастливые! Как бередит сердечные раны чужое счастье. Ведь я никогда, никогда уже не буду так ходить с ним…»
Инга стиснула зубы, пытаясь сдержаться. Но глаза налились слезами, затуманившими все вокруг.
Люди идут и идут. Иные внимательно всматриваются в девушку, которая старается сдержать слезы.
Инга вскочила и быстро ушла, ничего не видя перед собой. Пройдя несколько кварталов, Инга остановилась перед витриной небольшой парикмахерской, где были выставлены образцы всевозможных причесок. Инга нечаянно посмотрелась в зеркало. Опустившаяся, растрепанная, некрасивая. Инга вдруг повернулась к двери парикмахерской.
Клиентов там было немного.
— Чего вам? — спросила Ингу кассирша, сидевшая за столиком.
— Волосы… — ответила Инга.
— Зане, прическа! — позвала кассирша.
К Инге подошла кареглазая девушка с металлическими защепками в волосах.
— Холодную или горячую?
— Холодную, — рассеянно сказала Инга.
— Садитесь сюда! Вымыть тоже?
— Да.
Зане долго мылила и терла волосы Инги. Работы было мало, торопиться некуда. Зане нравились такие густые, жестковатые волосы, вьющиеся сами по себе. Она прополоскала их, отжала и повела Ингу к зеркалу.
Инга смотрела на ловкие пальцы девушки, манипулировавшие ее волосами. Теплая вода, массаж головы успокаивали. Инга с интересом взглянула на парикмахершу, и ей показалось, что девушка напоминает ей кого-то из знакомых, но никак не могла сказать кого. Видимо, парикмахерша обратила внимание на пристальный взгляд Инги.
— Почему вы так смотрите на меня? — наконец спросила она.
— Я вас, наверное, где-то видела, но никак не припомню где, — ответила Инга.
Зане пожала плечами.
— Наверное, тут же.
