Верная река - [16]
– Пожалуйста.
– Может, вы пошлете солдата, чтобы он посмотрел, как я буду брать платок?
– Нет, не нужно.
– Какая милость!
Она пошла в свою комнату, села у окна и стала смотреть в него. Офицер продолжал исподлобья наблюдать за ней в отворенную дверь. Мягкий свет пасмурного дня падал на ее черные, гладко причесанные волосы, блестящие как атлас, на безукоризненно красивую линию шеи, на нежный румянец ее щек, изогнутые брови и пунцовые губы. Вся ее фигура представляла собой картину, вызывавшую страстное восхищение. Каждое движение ее головки было безупречно. От каждого ее вздоха офицер испытывал неописуемые укоры совести. От каждого ее презрительного взгляда переживал муки позора. Ее духовный мир, где блуждали ее мысли, скиталась ее душа, где была ее печаль, блеснул перед ним ослепительно-прекрасным мимолетным видением, к которому ему не было доступа. Офицер не двигался с места. Когда, наконец, солдаты вернулись и доложили, что ничего подозрительного не обнаружено, он отвернулся и не сказав ни слова и не взглянув даже на нее, ушел, вскочил на коня и ускакал во главе своего отряда. Панна Саломея тоже не повернула головы. Она плакала. Горькие слезы градом катились по ее лицу при мысли о том жалком положении, в котором ей все время приходилось жить. Ее мучила мысль, что спрятанный в сене повстанец быть может задохнулся или истек кровью. Она думала об отце, который скитался с отрядом, о мальчиках, ее родственниках, так ужасно погибших во цвете лет, обо всех, кто покинул этот дом. Она вспоминала о тревоге и ночном страхе, который подстерегал, притаившись за уходящим днем, и растягивался в бесконечность бессонных ночей… Она видела грубое насилие, которое ничем нельзя сломить, жестокость, которой не было предела. Что делать, если Щепан сбежит? Если его повесят, обнаружив повстанца? Что будет, если никто из родных не вернется в этот проклятый дом, где безраздельно властвует торжествующий Доминик? И ее охватила глухая, безысходная мука. Отчаяние рвануло ее, как вихрь рвет веточку с дерева. Не хотелось больше ни о чем думать, ничего предпринимать, не хотелось даже делать того, что надлежит. Она столько ночей не высыпалась, была так утомлена, расстроена, так измучена какой-то внутренней дрожью! Она рыдала, припав к спинке кровати, не чувствуя облегчения, не видя никакого исхода.
Щелкнула дверная ручка. Вошел старик. Глядя исподлобья на плачущую девушку, он по обыкновению что-то пробурчал, пожал плечами.
– Надо идти… От рева пользы не будет!
– Куда еще идти?
– За ним. Будто не знаете…
– Пойдем.
– Нужно поглядывать.
– Ведь в третий раз они не придут.
– Черт их там знает, может быть они кого-нибудь оставили, чтобы следить за нами.
– Будем осторожны.
– Ну, так вот, чем зря реветь, вышли бы вы лучше, панна «Самолея», из дома, погуляли бы по саду и посмотрели, нет ли там кого-нибудь. Может, этакий притаился в кустах на горке и подглядывает.
– Хорошо, я пойду на горку.
– Вот и ладно. Только прогуливайтесь как ни в чем не бывало. Постойте, поглядите – и опять дальше. С горки-то хорошо видно. А если кто шатается поблизости, сей же миг дать мне знать.
Она вышла из дому и стала прогуливаться, как велел Щепан. Медленно поднялась на горку за садом, поросшую можжевельником и кустарником. Под кустами и в ложбинах лежал намокший от дождя снег. Ох, каким неприглядным было это место, если смотреть сверху! Сожженные постройки, поваленные заборы, вырубленный и наполовину обугленный сад. Пустырь… Покинутый, черный, будто позором придавленный старинный барский дом. И это Нездолы, где столько лет веселилась вся округа, где пировали всю ночь до рассвета и на следующий день после бала, и опять ночь… что называется – до упаду.
Оглядывая окрестность, панна Мия никого не заметила. Кругом ни души. Войско давно исчезло в лесах. Она притаилась между кустами и внимательно осматривалась по сторонам. Наконец-то Щепан вышел из кухни и двинулся к реке. Он плутал между деревьями сада, побродил возле винокурни, уходил, возвращался. Потом, тщательно оглядев местность, прошмыгнул на сеновал. Время тянулось медленно. У панны Саломеи колотилось сердце. Ей показалось, что прошли часы с тех пор, как старик открыл ворота на сеновал. Больше она была не в силах ждать. Крадучись, сбежала с горки, прошла сад и двор, проскользнула в сарай и вскарабкалась на сено. Щепан на этот раз не встретил ее бранью. Он уже откинул крышку над колодцем в сене и вытаскивал оттуда больного, но никак не мог с ним справиться. Дотянет до половины колодца, поскользнется, упадет, и Одровонж падает в свою могилу. Раненый стонал в темноте. Услышав этог стон, оба очень обрадовались и удвоили усилия. Щепан велел панне Саломее перебросить конец веревки через плечо и тянуть. Сам он схватил конец другой веревки и тоже перебросил через плечо. И оба стали тянуть в разные стороны. Таким образом им удалось вытащить несчастного наверх. Он был жив, но совершенно обессилел и еле дышал. Щепан снова велел девушке подняться на горку, посмотреть, нет ли кого поблизости. А сам выкатил ручную тележку для дров, уложил на нее раненого, прикрыл сеном, сверху набросал сухой подстилки и валежник, валявшийся в углу, и двинулся с тележкой к кухне. Там он снял с больного шубу и сапоги – немного его почистил, стряхнул с него сено и уложил на кровать.
Повесть Жеромского носит автобиографический характер. В основу ее легли переживания юношеских лет писателя. Действие повести относится к 70 – 80-м годам XIX столетия, когда в Королевстве Польском после подавления национально-освободительного восстания 1863 года политика русификации принимает особо острые формы. В польских школах вводится преподавание на русском языке, польский язык остается в школьной программе как необязательный. Школа становится одним из центров русификации польской молодежи.
Впервые повесть напечатана в журнале «Голос», 1897, №№ 17–27, №№ 29–35, №№ 38–41. Повесть была включена в первое и второе издания сборника «Прозаические произведения» (1898, 1900). В 1904 г. издана отдельным изданием.Вернувшись в августе 1896 г. из Рапперсвиля в Польшу, Жеромский около полутора месяцев проводит в Кельцах, где пытается организовать издание прогрессивной газеты. Борьба Жеромского за осуществление этой идеи отразилась в замысле повести.На русском языке повесть под названием «Луч света» в переводе Е.
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1896, №№ 8—17 с указанием даты написания: «Люцерн, февраль 1896 года». Рассказ был включен в сборник «Прозаические произведения» (Варшава, 1898).Название рассказа заимствовано из известной народной песни, содержание которой поэтически передал А. Мицкевич в XII книге «Пана Тадеуша»:«И в такт сплетаются созвучья все чудесней, Передающие напев знакомой песни:Скитается солдат по свету, как бродяга, От голода и ран едва живой, бедняга, И падает у ног коня, теряя силу, И роет верный конь солдатскую могилу».(Перевод С.
Впервые напечатан в газете «Новая реформа», Краков, 1890, №№ 160–162, за подписью Стефан Омжерский. В 1895 г. рассказ был включен в изданный в Кракове под псевдонимом Маврикия Зыха сборник «Расклюет нас воронье. Рассказы из края могил и крестов». Из II, III и IV изданий сборника (1901, 1905, 1914) «Последний» был исключен и появляется вновь в издании V, вышедшем в Варшаве в 1923 г. впервые под подлинной фамилией писателя.Рассказ был написан в феврале 1890 г. в усадьбе Лысов (Полесье), где Жеромский жил с декабря 1889 по июнь 1890 г., будучи домашним учителем.
Рассказ был включен в сборник «Прозаические произведения», 1898 г. Журнальная публикация неизвестна.На русском языке впервые напечатан в журнале «Вестник иностранной литературы», 1906, № 11, под названием «Наказание», перевод А. И. Яцимирского.
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1892, № 44. Вошел в сборник «Рассказы» (Варшава, 1895). На русском языке был впервые напечатан в журнале «Мир Божий», 1896, № 9. («Из жизни». Рассказы Стефана Жеромского. Перевод М. 3.)
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.